Директор.
Смотрите, я его выведу сейчас на трибуну. (Идет к клетке, надевает перчатки, осматривает пистолеты, открывает дверь, выводит Скрипкина, ставит его на трибуну, поворачивает лицом к местам почетных гостей.) А ну, скажите что-нибудь коротенькое, подражая человечьему выражению, голосу и языку.Скрипкин
(покорно становится, покашливает, подымает гитару и вдруг оборачивается и бросает взгляд на зрительный зал. Лицо Скрипкина меняется, становится восторженным. Скрипкин отталкивает директора, швыряет гитару и орет в зрительный зал). Граждане! Братцы! Свои! Родные! Откуда? Сколько вас?! Когда же вас всех разморозили? Чего ж я один в клетке?..Голоса гостей.
— Детей, уведите детей…— Намордник… намордник ему…
— Ах, какой ужас.
— Профессор, прекратите!
— Ах, только не стреляйте!
Директор с вентилятором, в сопровождении двух служителей
, вбегает на эстраду. Служители оттаскивают Скрипкина. Директор проветривает трибуну. Музыка играет туш. Служители задергивают клетку.Директор.
Простите, товарищи… Простите… Насекомое утомилось. Шум и освещение ввергли его в состояние галлюцинации. Успокойтесь. Ничего такого нет. Завтра оно успокоится… Тихо, граждане, расходитесь, до завтра.Музыка, марш!
Конец
Какого эффекта хотел добиться Маяковский этим финалом своей комедии? Хотел, чтобы зрители узнали в Присыпкине себя
?Возможно.
Но воспринимается это иначе.
Присыпкин (кстати, почему-то — впервые без насмешки — названный Скрипкиным) выглядит тут человеком
, вдруг увидавшим родные человеческие лица, которых он уже не чаял увидеть. А те, что посадили его в клетку, и те, кому его тут демонстрируют, — не люди, а рычаги, детали какого-то гигантского бездушного механизма. Или, как они называются у Замятина, — «нумера».* * *
О том, как он представляет себе коммунистическое будущее, Маяковский однажды сказал так:
Не хочу похвастать мыслью новенькой,но по-моему — утверждаю без авторской спеси —коммуна — это место, где исчезнут чиновникии где будет много стихов и песен.В жизни тем временем все происходило ровно наоборот. Чиновников, что ни день, становилось все больше. А стихов и песен (настоящих, тех, о которых он мечтал) — все меньше.
И он вздыхал:
Хорошо у нас в Стране советов.Можно жить, работать можно дружно.Только вот поэтов, к сожаленью, нету —впрочем, может, это и не нужно.Оставалось надеяться, что при коммунизме, когда он наконец настанет, все будет так, как он мечтал: и чиновники исчезнут, и стихов и песен на душу населения будет столько, сколько сейчас выплавляется чугуна и стали.
И вот даже эта хрупкая надежда, кажется, его покинула.
Вот уже и коммунизм видится ему миром, где для стихов и песен не находится места.
Нет, какие-то стихи и песни там у них все-таки остались:
Распорядитель
(расчищает проход к трибуне горсовета). Товарищ председатель и его ближайшие сотрудники оставили важнейшую работу и под древний государственный марш прибыли на наше торжество. Приветствуем дорогих товарищей!Все аплодируют, проходит группа с портфелями, степенно раскланиваясь и напевая.
Все
Службы бремяне сморщило нас.Делу — время,потехе — час!Привет вам от города,храбрые ловцы!Мы вами горды,мы — города отцы!!!