Майами

Она прикусила губу. Ее папа стал бы слушать. Но тогда она была такой крохой. Воспоминания о нем стали расплывчатыми, и как бы она ни пыталась освежить их в памяти, они все больше тускнели. Ужас был гораздо более стойким, чем тепло. Он умер, а негодяи жили. Это был единственный аргумент против Бога, который приходил ей на ум. Однако в отсутствие Божьего воздаяния она заполнила вакуум, и теперь грифельная доска была чистой, только внутри боль осталась, боль в сердце маленькой девочки, от которой никуда не денешься.

— Бог слушает всегда, — сказал мягко Роб.

— В этой жизни ты сам должен быть себе Богом, — сказала Лайза, закрывая тему. Ей хотелось прекратить эту болтовню о Боге. Зачем искать себе головную боль. Она хотела того, чего хотят все девушки. Ей просто хотелось развлекаться. Сейчас. И наплевать на будущее, наплевать и на прошлое. А потом, когда ночь станет переходить в день и СаБи затихнет, утомленный, она хотела бы трахаться с этим мальчиком на песке у моря. Ранние пташки с балконов отелей «Арт Деко» смогут полюбоваться. Черт побери, она ведь просит не так уж и много.

— Что мы собираемся делать сегодня вечером? — спросил Роб. Он тоже не хотел вплетать Господа в вечер. В один прекрасный день он покажет Лайзе, как нужно любить Бога. Но время еще не пришло.

Ее лицо просветлело.

— Ну, все должно быть тщательно продумано и организовано, как и на всех удачных спонтанных вечерах. Мы посидим еще немного здесь. Затем, около девяти, мы пойдем ужинать в «Меццанотте», выпьем немного вина. Потом пойдем играть в биллиард, если не слишком накачаемся, и немного пройдемся, а потом посидим в «Семперсе» и послушаем, как поет Лола, может, встретим кого-нибудь из друзей и поболтаем, а затем отправимся танцевать в «Варшаву». В конце концов, все в нашей власти. Возможно, придумаем что-нибудь еще.

— Я никогда не видел ничего похожего на это место. Лет семь назад я был там, внизу, но тогда это было почти неприличное место. Что же произошло? — спросил Роб.

— Разве это не здорово? Банда Филли перевернула здесь все. Они купили несколько отелей на Океанской дороге, вложили некоторую сумму, восстановили сарай «Арт Деко» и убрали отсюда наркоманов и всякий уличный сброд. Я удивляюсь, зачем. Это забавно, ведь у парней из Филадельфии всегда была репутация банды, которая не умеет стрелять прямо. Кстати, вся эта штука сохраняла равновесие, пожалуй, до начала восемьдесят девятого, а потом — бум! Критическая масса, и вот результат.

Она махнула рукой на толпы, которые текли по тротуару мимо их столика. Все это были приличные люди, а если и не были, то стремились казаться таковыми. Место выглядело, как Пренс-стрит в ясный день. Либо как Кингс Роуд шестидесятых, если бы ее перенесли в наши дни, как Ибица во времена расцвета, Марбелла до арабов. Модели можно было выбирать прямо на улице. Они ходили, высокие и гордые, неся свою красоту, окруженные мощной аурой самоуверенности. Все умели носить черные цвета, даже немцы и скандинавы, которые составляли большой процент фотографического контингента. Парни носили круглые очки в металлической оправе, волосы, собранные в хвост, в ухе — кольцо. Все вышагивали медленно, направляясь куда-нибудь, либо никуда не направляясь, и ленивая поступь толпы пришла сюда из Испании через Южную Америку. Местные американцы переняли ее, но она казалась пока что инородной, эта привычка, что витала в Майами, словно запах кубинских сигар в пустой комнате.

— Я никогда еще не видел столько моделей в одном месте.

— Я слышала, что здесь теперь десять независимых друг от друга агентств… от Патрика Демаршелье и Грейс Коддингтон, делающей воговские снимки, до шведских журналов, о которых ты никогда и не слышал. Нью-Йорк все еще крупней, но модели там теряются. А здесь вроде бы как десять аукционов. Ты выходишь из номера своего отеля и сразу же превращаешься в участника праздника. Эй, гляди-ка, тут и Мона.

Это была Мона. Она шествовала, словно пантера, волоча за собой смуглого араба, который выглядел, как папенькин баловень.

Мона увидела Лайзу на секунду позже, чем та ее.

— Лайза, детка, здорово, что я встретила тебя, лапушка. Ты выглядишь, как сладкие мечты.

Она нависла над столом, ноги как ходули, а сиськи как тент над их головами. Ее аромат словно пролился с небес.

Брови Лайзы поползли вверх. Это была главная любовница Россетти. По крайней мере, еще на прошлой неделе. Но ведь Лайза была теперь врагом Россетти, так почему же тогда Мона бросилась к ней, словно к лучшей подруге? Видимо, чтобы произвести впечатление на араба. Да, пожалуй, поэтому. Одна вещь была несомненной. «Здорово, что встретила» и «сладкие мечты». Вся эта чушь была фигли-мигли. При обычных обстоятельствах Мона не стала бы раздражать Лайзу такой ерундой, если бы они где-нибудь случайно столкнулись, как и Лайза ее. И все же, сегодня Лайза задумала праздновать, а тут нужны люди, даже если они тебе и не нравятся.

— Это Роб, — сказала Лайза оживленно. — А это Мона. Мона работает в агентстве, где прежде работала и я. Я полагаю, что ты там топмодель, Мона, не так ли… теперь?