Майданутые. Том 1. Раскол (Украина 2013 года). Кн.1 Братья (СИ)

Олег Аникиевич услышал, как приоткрылась дверь, и увидел Томины глаза – они разрывали душу. Такой напор теплоты, нежности, обожания и счастья Олег Аникиевич встречал только во взгляде Наташи. Вот таким взглядом молодая жена встречала и провожала его, и никто другой никогда и нигде не смотрел на него так. Нахлынувшая волна воспоминаний обдала жаром и вызвала то, от чего он постоянно прятался и боялся себе признаться – стыд за свое предательство. Ведь это он довел жену до состояния, в котором безграничная любовь неконтролируемо сменялась лютой ненавистью. И пока Тамара его обнимала, прижималась своим горячим телом, Олег Аникиевич всеми силами душил в себе образы то беззаветно любящей, то беснующейся от ревности жены, которые контрастами вспыхивали в мозгу и пронизывали словно вбитые гвозди: «Ты виноват! Ты виноват! Ты виноват!»

- Ты проснулся? – голос Тамары как спасательный круг пробился сквозь дурманящие наваждения, и Олег Аникиевич схватился за него, спасаясь от прошлого.

- Дети ушли?

- Сегодня суббота, куда им идти? – Тома улыбнулась – Пойдем завтракать или тебе сюда принести?

- Спасибо, не надо. Сейчас приду.

- Твои мыльные принадлежности я разложила на полке. Иди мыться, а то все остынет.

Тома помогла Олегу подняться с постели и, подталкивая его, проводила до ванной. Будь его воля, она бы его умыла и на руках отнесла на кухню. Но Олег хотел остаться один. Принимая контрастный душ, он словно смывал с себя воспоминания прошлого.

Завтракали весело. Смеялись над осипшим голосом Олега, над его шутками, забавным поведением детей. Это все очень напоминала его семью, правда в далеком прошлом. В последние годы семейной жизни, когда в дом пришёл достаток, дети выросли и забот убавилось, все изменилось к худшему: каждое утро начиналось с крика жены. И этот крик на полусонных и таких же нервных взрослых дочерей, начинался из-за мелочи: из-за разбросанных вещей, неубранной за собой посуды, волос, оставленных в расческе, из-за некормленой собаки. Он до того въелся в их семейный быт, что стал стрессовой нормой, от которой еще полусонный мозг заранее научился защищаться: встречным криком у Олега, истерическим плачем у Насти или непробиваемой отрешенностью у Эли. И если бы не возможность сравнения, они бы с этим так и жили, принимая за норму то, что не должно присутствовать в семейных отношениях. Но сравнивая тональность общения в своей семье с тональностью общения в семье старшего брата, или в семье профессора Фатхутдинова, с которым Олег особенно близко сошелся в последнее время, он понимал ненормальность отношений, к которым скатывалась его семья. Перешагнув сорокалетний промежуток жизни, Олег Аникиевич вдруг ощутил подступившую внутреннюю усталость, образовавшуюся внутреннюю брешь, в которую эмоциональность жены стала проникать и отравлять существование. И если раньше, борясь по жизни за свое место под солнцем, Олег Аникиевич не только надежно сохранял свой внутренний мир от внешнего воздействия, но и распространял равновесие и гармонию души на семейные отношения и быт близких людей, то в последнее время он стал чувствовать свою беззащитность перед эмоциональностью жены. Если раньше её неуравновешенность не только не задевали его, а наоборот, вызывали улыбку и смех, то однажды сравнив своё поведение с поведением старшего брата, Олег Аникиевич с ужасом констатировал, что он начал превращаться в такого же вспыльчивого, задерганного и эмоционального человека, как и его супруга. Ему все тяжелее давались взвешенные решения, он стал чаще поддаваться порывам, настроениям и блажи. Понимание нездоровых отношений в семье, собственной эмоциональной разбалансированности, а также, обнаружение в себе пробуждающегося безумия, пробудило в Олеге Аникиевиче неимоверную тягу к тишине и покою, уединению и забытью. Именно с этого началось его отчуждение от семьи: сначала от жены, а потом от так и не понявших и не принявших его отступничества дочерей. Именно из-за этого он начал предпочитать шумные компании уединению в своей однокомнатной киевской квартире или на берегу океана. Он лечился, а возможно и доживал, стараясь успеть воплотить в жизнь творческие проекты, которые рождались в его голове. Он спешил жить, но уже не в формате служения семье (жене и детям), строительства собственного бизнеса или карьеры в науке, а именно в возрождении внутренней гармонии между неиссякаемыми творческими планами и их воплощением в жизнь.