Майя (фантастическая повесть)

Она обнимала ее, гладила, целовала, ощупывая ее и себя, стараясь понять, в чем дело, убедиться, что это не сон, не обман чувств и зрения.

И красивая собака к ней ластилась, лизала ей руки, радостно взвизгивала.

Наконец она опомнилась, шатаясь, поднялась с земли и закрыла глаза обеими руками, уверенная, что это только видение… И точно, все смолкло.

Собака не прыгала, не лаяла более… Все замерло и было тихо.

В полной уверенности, что ей это привиделось, Майя отняла руки и открыла глаза.

Открыла их — и отшатнулась.

Нет! Не привиделось. Собака тут, смирно сидит у ног ее, но на нее не смотрит. Она подняла свою красивую, тонкую морду и устремила умный взгляд вперед, будто выжидая оттуда кого-то.

В нескольких саженях, между двумя могучими соснами, стоял, держа лошадь в поводу, молодой человек в рейт-фраке, с хлыстом в руке.

— Arzèle ici! — тихо позвал он свою собаку.

Но она не двинулась с места, а только тихонько, жалобно взвизгнула, слегка рванулась грудью вперед, но тотчас снова замерла; сидя на задних лапах и хвостом выбивая такт по земле, она так смотрела на своего хозяина, словно звала его самого приблизиться.

Он улыбнулся и повторил настойчивей:

— Arzèle! Viens donc!.. Viens ici, mon bon chien[20].

Тут, наконец, опомнилась и Майя.

— Извините меня! — сказала она тоже по-французски, потому что ей почему-то показался он иностранцем. — Я подозвала вашу собаку оттого, что она удивительно похожа на мою, которую… которая погибла прошлой осенью. У них и имена оказываются очень сходны… Вашу зовут Арзель?

Он склонил утвердительно голову.

— Да?.. А мою звали Газель и… Боже мой! До чего они сходны! — со вздохом вырвалось у нее.

Собака, услыхав снова свое имя, бросилась ластиться к девушке, и она горячо возвращала ей ласки, готовая заплакать.

— Это я, напротив, должен просить у вас прощения, — сказал молодой человек, ласково глядя на нее своими черными, бархатными глазами. — Моя глупая Арзель напомнила вам потерю вашей собаки, и мы с ней стали невольными виновниками вашей печали.

Майя не успела ответить.

— Ах!.. Боже мой! — подхватил он. — Вот еще несчастие! Вы рассыпали ваши цветы?.. Позвольте хоть в этом мне загладить свою вину!

И он, бросив поводья лошади на сучок дерева, сам кинулся подбирать в корзину рассыпанные фиалки и ландыши.

Майя смеялась, извиняясь, смущенная, и смущаясь еще более тем, что руки их то и дело сталкивались на мху и кочках, посыпанных ее благоуханной жатвой.

Цветы были собраны. Траурные фиалки и жемчужинки-ландыши, похожие на слезы, набросаны в беспорядке кое-как, пополам со мхом и землей, в корзину. Майя первая встала.

Поднялся и он, выпрямился и подал корзину Майе со словами:

— Ну, слава Богу, дело наполовину исправлено… Все же с моей совести снята часть моего прегрешения.

— Которого и не было совсем… во всем я сама виновата. Благодарю вас и… до свидания.

— Надеюсь! — сорвалось у него с языка.

Она, наклонившись, гладила в эту минуту Арзель.

Услыхав его «надеюсь», Майя вскинула на него глаза и вдруг рассмеялась.

— Без сомнения, если вы не проезжий, а думаете здесь пробыть несколько времени… У нас немного соседей и все мы знакомы…

— Если, как я предполагаю, вы m-llе Ринарди, — перебил молодой человек, — то я не далее, как завтра, надеюсь увидеться с вами… Я гость Софьи Павловны Орнаевой.

И на удивленно устремленный на него взгляд Майи он с поклоном прибавил:

— Позвольте мне себя назвать: я граф Ариан де Карма…

— Иностранец — и так свободно говорите по-русски? — не могла не изумиться Майя.

— О! Это неудивительно: моя мать княгиня Белопольская, рожденная княжна Малорукова, по второму браку рано овдовела и безвыездно поселилась в России, в своем имении, тотчас после смерти отца моего… Я вырос на берегах Днепра и, несмотря на имя, больше русский, чем итальянец.

Он снова снял шляпу и, поклонившись, добавил, весело на нее глядя:

— Итак, я надеюсь, вы позволите мне, на этот раз с полным убеждением, сказать вам: до свидания!

— И, вероятно, до очень скорого! — так же весело отвечала ему Майя и протянула руку.

Граф быстро сдернул перчатку и крепко пожал, тоже без перчатки, протянутую ему руку… И странное дело! Едва сблизились руки их, с обоими сталось что-то, никогда прежде не испытанное… Он сразу почувствовал, что эта девушка стала ему бесконечно дорога, — вещь бывалая если не с ним, так с другими, и вполне понятная; но почему на ней это первое пожатие руки сразу полюбившего ее человека отозвалось таким болезненным ударом в сердце?.. Почему она побледнела и похолодела, и в глазах ее свет помутился до того, что она едва на ногах устояла под гнетом невыносимо тяжкого ощущения; и сердце сжалось и замерло как под ударом ножа, лишившего его жизни…

Собрав все силы, Майя кивнула ему головой и, не глядя, хотела скорее уйти; она не сделала и двух шагов, как граф Карма воскликнул:

— Позвольте, m-lle Ринарди! Не вы ли это потеряли?

И наклонившись, он поднял что-то с земли.