Майя (фантастическая повесть)

Сладостные голоса замирали вдали… Софье Павловне казалось, что ее влечет с этих светлых высот вниз, вдаль, в темноту… Она стремилась всей своей волей остановиться, не покидать так скоро светлых, чистых, заоблачных сфер, — но была бессильна, как лист, уносимый ветром…

Мрак полного забвения обуял ее. Она не знала, долго ль оно продолжалось; не знала, сколько времени длился весь сон ее, — ей казалось, что очень долго, но когда она открыла глаза, луна стояла на том же месте, над туманным пейзажем, а на востоке небо ничуть не заалелось больше, чем прежде… Она подумала:

«Какой странный и чудный сон! Как это я так крепко заснула?.. Зачем не легла вовремя спать?.. Заснуть на балконе, рискуя простудиться… Что за диво?»

Но ее не поразила та странность, что память о ее боязни, о силе над ней Велиара — исчезла! Мало того, ушло самое воспоминание о нем и о многих связанных с ним, жестоко мучивших ее поступках ее и фактах… Она спокойно вошла в свою спальню, быстро разделась, потушила свечу и заснула мирно, без всяких дум и размышлений.

Ее не тревожили и сны. Проснувшись утром довольно поздно, она себя почувствовала спокойной, бодрой, в отличном расположении духа, чего с ней очень давно не бывало. Сначала она будто без внимания оставила и странный сон свой на балконе; но потом он ярко воскрес в ее памяти и, — удивительная вещь, — чем более проходило времени, тем рельефнее выступали все его подробности, тем последовательнее воскресали в уме ее все речи невидимых сил, говоривших с нею на снежных горных высотах… Она восстановила их от слова до слова. Ей, наконец, стало казаться, что это не сон, а вещее видение, действительно, ниспосланное во спасение ей. Она, всегда боявшаеся одиночества, в последующие дни искала уединения. Как только оставалась она одна с самой собою, дивный сон ее вставал пред ней картиной, в малейших подробностях.

Помнила она и свой ответ и дивилась, чувствуя, что готова повторить его снова, что решимость ее отречься от прошлого, хотя бы путем великого страдания, росла и крепла в душе ее и теперь, наяву. Помня, как она только что боялась мести и злобы покорившего себе ее волю чародее, она дивилась своей стойкости и решимости и радовалась им, все сильнее проникаясь убеждением, что все это недаром ей послано, что благодаря чудесному вмешательству добрых сил в судьбу ее, она вступила на путь спасения.

XXII

Уж лето вошло в права свои; Майя была объявлена невестой графа Кармы и приближалось время, назначенное для их свадьбы. Ввиду близости венца, Орнаева отложила тоже отъезд свой, хотя ей пришлось неожиданно оставить замок Рейхштейн: его владелец скончался, а наследников его она совсем не знала. Живя не по найму, а как бы в гостях у покойного приятеля, ей пришлось немедленно очистить замок, куда явились представители новых собственников. Ринарди и Майя радостно предложили ей гостеприимство, разумеется, вместе с единственным гостем, не желавшим уезжать quand même[22] — граф Арион тоже принял приглашение своего будущего тестя. Таким образом, шумный Рейхштейн, в продолжение почти года веселившийся и гремевший на весь округ, опустел и затих; но зато старый деревенский дом профессора оживился невиданным многолюдством и веселием. Кроме живущих, в нем часто появлялись сторонние гости, которых его молодая хозяйка теперь не только не чуждалась, но сама охотно приглашала. Вскоре ожидали приезда ее петербургских приятелей: Бухаровых — будущих посаженых отца и матери невесты, и с ними двух-трех молодых людей в качестве шаферов.

Майю совсем нельзя было узнать, так она стала оживлена и весела. Теперь жених ее оказывался большим любителем уединения и сельской тишины, нежели она. Он любил жизнь в деревне и предпочел бы тотчас после свадьбы ехать в свое имение; но Майя мечтала о поездке в чужие края, и он, разумеется, ей не противоречил.

Вообще, роли странно переменились. Майя не любила теперь не только говорить о чудесах своего детства, но даже думать о них. Она избегала всякого напоминания о прошлом. Казалось, будто она стеснялась, стыдилась признавать его из ряда выходящие особенности. Она, которая так самостоятельно и безбоязненно прежде отстаивала самые невероятные его события, теперь настойчиво обо всем замалчивала, не желая даже графа посвящать в проявления того таинственного мира, который ныне сам от нее удалился.

— Все это ушло! Ничего более такого со мной не бывает и никогда не будет! — нетерпеливо отзывалась она на вопросы заинтересованного жениха своего и Орнаевой, которая вдруг стала особенно часто и настойчиво возвращаться к напоминаниям об «изумительных общениях Майи».

Раз даже она сердито остановила Софью Павловну, спросившую ее:

— Желали ль бы вы, чтоб ваш наставник, Белый брат, благословил союз ваш с Арианом на счастье всей жизни?

Майя вспыхнула и сердце ее болезненно сжалось.

— Зачем вы! — вскричала она чуть не со слезами негодования. — Зачем тревожите прошлое, невозможное?.. Зачем говорить о том, чего нет?