Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины

На одном из ее юбилеев, который отмечался в Кремлевском дворце, кого только не было на сцене: и шаолиньские монахи, и брейк-дансеры, и хор Александрова. А знаменитейший испанский танцовщик Хоакин Кортес так лихо отстукивал на сцене фламенко, так манил прекрасную даму к себе, что Плисецкая не выдержала – руки грациозно взметнулись, и она страстно, под стать ему, прошлась в танце истинной гитаной. А как раз накануне юбилейного концерта мы сидели в каком-то закутке в Большом, и вдруг в разговоре я остро почувствовал: как же ей хочется танцевать! Но теперь она – только зритель… Так что Кортес зажег чертовски вовремя, а Плисецкая не была бы Плисецкой, если б упустила такой подарок.

К слову, Майя Михайловна никогда не сетовала, что уже не танцует, но, как признался однажды Родион Константинович, когда он включал музыку – она начинала импровизировать…

А последний раз мы разговаривали в апреле. Майя Михайловна вся была в планах предстоящего 90-летия – конечно же, в Большом.

– Знаете, там ожидается что-то грандиозное. До конца мне не раскрывают, что будет, но уже чувствуется. Я так хочу еще выйти на сцену Большого. Наверное, уже в последний раз.

– Майя Михайловна, что за мысли у вас, столько всего намечено…

– Колечка, каждый день сейчас дорогого стоит.

– А Родион Константинович как? – пытаюсь увести разговор с грустной ноты: говоря о Щедрине, она всегда оживляется.

– У него в этом году в Мариинке опять премьера, представляете?!

– И что будет?

– Пока не скажу. Не хуже «Левши»!

А «Левша» запомнился не только тем, что это монументальная и по-щедрински виртуозная опера, написанная специально для Гергиева и Мариинского театра. Накануне ее премьеры мы с женой приехали в Питер. Собирались встретиться с Плисецкой и Щедриным. Но едва услышав в трубке голос Родиона Константиновича, я понял – что-то случилось. «Майя вчера на репетиции сломала ногу».

Оказалось, все дни, пока на Новой сцене Мариинки шли репетиции, Плисецкая была рядом с мужем. В какой-то момент решила сходить за водой для Щедрина: тот не мог прервать репетицию. А на Новой сцене – сложное закулисье, да и свет горел не везде. Неудачно оступилась – но никому не сказала, выдержала генеральную до конца. Когда врач осмотрел ногу, стало ясно, что придется отлеживаться в отеле: на премьеру ехать невозможно. Платье от Кардена так и осталось висеть в шкафу.

Майя Михайловна на фотовыставке, посвященной ее творчеству.

После «Левши» Щедрин был нарасхват: поздравления, телеинтервью, цветы. Дух удалось перевести только за кулисами: Гергиев открыл шампанское, пили за искрометную премьеру, за талант композитора и, конечно, за его музу. Но взгляд Родиона Константиновича оставался грустно-озабоченным. И мы поехали в отель к Майе Михайловне.

Она тут же принялась со всеми подробностями расспрашивать, что и как прошло. Радовалась столь шумному успеху. И нисколько не стеснялась своего непривычного для меня вида: «Что ж я буду перед вами «улыбку держать» – свои же люди. Давайте есть пирожные, свежайшие!» И с таким удовольствием откусила эклер, что я понял – ее знаменитое «сижу не жрамши» тут не работает! Эти эклеры, кстати, прислали трубачи гергиевского оркестра, огорченные тем, что Плисецкая не смогла быть на премьере.

А совсем поздним вечером мы с женой сидели за столиком итальянского ресторанчика на Крюковом канале, пили вино, смотрели на самый театральный из петербургских видов и поражались: как несправедлива бывает судьба! Два года подряд неизменно на всех (!) репетициях она рядом с ним – и вот тебе… Обидно-то как!

Но уже через полгода Плисецкая – снова на ногах. И в зале Мариинки она слушала «Левшу» в том самом карденовском платье, которое не удалось надеть на премьеру. Хотя, казалось бы, в ее возрасте такое быстрое восстановление почти немыслимо. Тем более что за несколько лет это была вторая серьезная травма.

Первая случилась в Риме, где Плисецкая возглавляла жюри балетного конкурса. В собственный день рождения попала каблучком в какую-то выемку мостовой – и целая зима операций и клиник… Своего литовского врача-спасителя она потом пригласит на юбилей в Москву и будет с радостью представлять всем. Она умела быть благодарной. А вообще, какие бы травмы ни случались со стойкими балеринскими ногами, они ее не подводили. Она любила повторять: мои ноги – мое мнение.

Подвело сердце. Как сказал Родион Константинович, ее сбило влет, как птицу.

Тем утром она позвонила Гергиеву, чтобы поздравить с днем рождения: он был в поезде, ехал на гастроли и репетировал прямо в вагоне. А буквально за неделю до того они с Щедриным побывали в Питере и Москве. Увлеченно общались, обсуждали предстоящий юбилей, ходили на концерты, даже просидели до четырех утра на дружеском банкете.

Я был в отъезде, мы не виделись. Жалеть буду до конца дней.

Они всю жизнь влюблены друг в друга…