Через пару недель Майк и Борис решили записать совместный альбом. Долгое время они хвастались друг перед другом новыми песнями и теперь поняли, что пришло время свои сочинения зафиксировать для возможной вечности.
«Мы с Борей тогда много шлялись по городу, ничего не делали и валяли дурака, — признавался Майк. — Гребенщиков недавно женился, у него Наташа лежала в роддоме, и делать было совершенно нечего. И стукнуло тогда нам: вот хорошо бы записать акустический альбом, сидя прямо на улице у стены, а вокруг чтобы люди ходили туда-обратно. И чтобы был стереозвук. И как-то раз Боря предложил: „Давай запишем альбом: половина твоих вещей, половина моих“. За Смольным университетом есть садик, а рядом общежитие, где жила и подрабатывала дворником наша знакомая. Мы просто провели от розетки в ее комнате сетевой шнур на улицу и прямо на полянке все и записали».
Это было то самое место, где проходил только что описанный «ленинградский Вудсток». В общем, альбом «Все братья-сестры» явился дебютом Майка в звукозаписи и одновременно стал последним «любительским» опусом Гребенщикова, в активе которого уже значились такие концептуальные работы, как «Искушение святого Аквариума», «Притчи графа Диффузора» и «С той стороны зеркального стекла».
«Все братья-сестры», 1978
Фото: Андрей «Вилли» Усов
Рожденным в эпоху позднесоветской империи необходимо напомнить, что в ту пору ни у одной местной рок-группы не существовало канонически оформленных альбомов. По Питеру стихийно гуляли самопальные сборники Юры Ильченко, концертники Андрея Макаревича, а также контрабандно записанные на фирме «Мелодия» религиозные притчи Юрия Морозова.
«В семидесятые годы мыслей об альбомах у нас не было, — утверждал основатель группы „Санкт-Петербург“ Владимир Рекшан. — Происходило это потому, что у рок-музыкантов не было никакой возможности записываться. В промежутке между 70-м и 74-м годами у нас оказались незафиксированными как минимум три концертные программы».
Летом 1978 года Майк Науменко и Борис Гребенщиков замахнулись на прицельную запись — с продуманной драматургией, дизайном и аскетичными аранжировками. Друзей не смущало отсутствие элементарных технических условий. Их согревала мысль философа Леонтьева о том, что «страстная идея всегда ищет выразительную форму». Эту форму они счастливым способом придумали.
Воплощение формы, по воспоминаниям Марата Айрапетяна, происходило следующим образом. В центре поляны, под небом голубым, в самой гуще одуванчиков, стоял табурет, к которому был прикреплен массивный микрофон. От обычных микрофонов он отличался тем, что был «двойным» и в него можно было петь с обеих сторон. Ответственный за эту инновацию Марат осуществлял запись прямо «с воздуха» — на катушечный магнитофон «Маяк-203». Удлинители к нему были протянуты через форточку квартиры, в которой жила приятельница музыкантов Ольга Аксёнова.
Периодически Марату приходилось бороться с естественными помехами: накрапывал дождь, лаяли собаки, останавливались поболтать любопытные прохожие. Вся звукорежиссура осуществлялась, по признанию Гребенщикова, «на уровне здравого смысла», который подсказывал, в какое место поставить микрофон, чтобы он наиболее полно снимал звук. Состав инструментов был аскетичен: две акустические гитары, гармошка и перкуссия, украденная Фаном из ближайшего студенческого общежития.
Большинство композиций имело стандартную блюзовую структуру и тексты, написанные под влиянием Боба Дилана. Американский фолк-бард предложил миру чудесный хаос, который подлежал немедленному переводу на русский язык. Как писали тогда рок-критики, «фактически это было какое-то новое состояние мира, озвученное в слове». Вопрос авторства здесь уходил в тень — зато появились канон и новые песни, которые, как оказалось, сохранили свежесть и через несколько десятилетий.
Перейдем к конкретике. У Майка присутствие «диланизмов» было заметно в песне «Женщина» («Ты лицо в городских воротах») — фрагментарном переводе дилановской Sad Eyed Lady of the Lowlands, а у Гребенщикова — в композициях «Дорога 21», «Сталь», «Укравший дождь» и «Почему не падает небо».