Майк Науменко. Бегство из зоопарка

«Многие годы в Советском Союзе любое общение с иностранцем считалось если не изменой родине, то явно чем-то нехорошим, — рассказывал Панкер. — Любой поход студентов в университетскую общагу, где живут американцы, пытались контролировать спецслужбы. Майк всего этого сторонился. У него была явная шпиономания, и порой он прямо обвинял кого-то из приятелей в том, что тот стучит. Он считал, например, что Коля Михайлов стучит, и журналиста Мишу Шишкова обвинял, и звукорежиссера Птеро Д’Актиля — тоже. У Майка тогда была такая легкая параноя».

Позже Науменко осознал, как много сделала Стингрей для русского рока, и все-таки решился дать интервью американской журналистке. Сохранилась видеозапись 1987 года, где, отвечая на вопросы Джоанны, лидер «Зоопарка» рассуждает по-английски о своей роли в истории ленинградского рока. Увы, «пить боржоми» было уже слишком поздно. В итоге предложение записать альбом в США с музыкантами Eurythmics получил Гребенщиков, а Майк вместе с «Зоопарком» поехал в Усть- Абакан — давать концерт в колонии для малолетних преступников.

Фото: Дима Конрадт

ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

«Если рассуждать честно и объективно, то Майк и «Зоопарк» выпали из актуальной повестки еще в году 1988…»

Артемий Троицкий

Попытки ускориться и переключиться на новую жизнь давались Майку с невероятным трудом. Да по большому счету он и сам не очень-то пытался изменить что-либо в своих привычках. При этом удивлялся успехам других рок-групп, искренне не врубаясь в механизм их стремительного взлета.

«Я не понимаю, откуда же они берут деньги на все это? — в порыве откровения вопрошал Науменко в беседах с Борисом Мазиным. — Откуда у них новые гитары? Откуда у них деньги на студии и заграничные поездки?»

По всей стране бушевала перестройка, но Науменко не вписывался в этот непривычный ритм. «Все вокруг несутся в Америку, но только не Майк, — писал в своей книге „Рок на русских костях“ Коля Васин. — Его никто не приглашает туда. Он никому не нужен. Он сидит на белой полосе и размышляет: „Где бы достать двадцатник, чтобы купить у приятеля Greatest Hits Чака Берри?“»

Это мнение не было единичным.

Сева Гаккель спустя много лет вспоминает: «Неожиданно для всех Майк оказался домоседом и совершенно не светским человеком. К примеру, мы в „Аквариуме“ вели открытый образ жизни и были вместе везде — на премьерах, концертах, каких-то спектаклях. А Майк почему-то начал держатся особняком».

Позже даже Галина Флорентьевна признавалась, что, достигнув возраста Христа, ее сын стал напоминать Илью Обломова. Другими словами, начал лениться. Сутками лежал на диване, читал детективы и смотрел по телевизору фильмы про войну.

«Как-то мы с Мишей Кучеренко заехали домой к Майку, — вспоминал Пит Колупаев. — В коридоре, естественно, срач и бегают какие-то люди в маечках. Мы, москвичи, к такому не привыкли. А у Майка комнатка меньше, чем туалет, он на диванчике лежит, смотрит «Они сражались за Родину» и кайфует от этого. У нас с собой была бутылка портвейна, но Майк сказал: «Не, ребята, пить еще рано». У себя в берлоге он был очень скромный и застенчивый человек, с кучей комплексов. Перечитал много раз всего Тургенева, а Тургенева читают только стилисты. Он был поклонником метафор и аутентичного русского языка. При этом у него вся стена была завешана плакатами Марка Болана».

Прожигая жизнь дома, Науменко включил внутренний тормоз, игнорируя множество акций, проходивших в Ленинграде. При внешней суете вокруг Майк оказался чуть ли не единственным музыкантом в рок-клубе, который принципиально не принимал участие в безумно-веселых выступлениях импровизированного оркестра Сергея Курёхина.

«Как-то в разговоре со мной Майк обронил по поводу „Поп-механики“: „Не понимаю, чем там занимаются мои коллеги из рок-клуба?“, — рассказывал в книге „Беспокойники города Питера“ Павел Крусанов. — „Я понимаю, что Сережа Курёхин — большой музыкант.… Но нам-то что делать с ним на одной сцене? Играть трень-брень на гитаре?“»