Маймонид

Моше еще не оправился от смерти отца, и потеря Давида стала для него непоправимым несчастьем. Ни вера, ни философия не могли принести ему утешения; он с каждым днем все больше погружался в столь глубокую тоску, что у него не оставалось сил ни на что. Спустя несколько лет он описал свое горе в письме к Йефету бен Элиаѓу, даяну из Акко, с которым подружился во время недолгого пребывания семьи рабби Маймона в Святой Земле. Вот что писал Рамбам:

«В Египте... на мою долю выпал страшный удар, причинивший мне намного больше горя, чем все пережитое за эти годы, а именно, смерть самого прекрасного и праведного человека в мире. Он утонул, пересекая Индийский океан, и с ним было потеряно целое состояние, принадлежащее мне, ему и другим. На мое попечение он оставил вдову и маленькую дочку.

Целый год после того дня, когда я получил это печальное известие, я покоился на ложе своем, страдая от жара и отчаяния. С тех пор прошло восемь лет, но я все еще скорблю, и ничто не может меня утешить. Да и что могло бы меня утешить? Он вырос на моих руках, был моим братом, моим учеником. Он занимался торговлей и зарабатывал деньги, благодаря чему я мог оставаться дома и посвящать все свое время ученым занятиям. Он знал Талмуд и Библию и был превосходным грамматистом. Моей единственной радостью было видеть его. Теперь моя радость обратилась в горе. Он ушел в вечную обитель и оставил меня сломленным в чужой земле. Стоит мне только увидеть то, что написано его рукой, или одну из принадлежавших ему книг, и мое сердце слабеет, а горе вновь пробуждается. Говоря кратко, «горюя сойду к сыну моему в преисподнюю»[52]. И если бы изучение Торы не услаждало меня, и изучение философии не отвращало меня от горя, я не смог бы выстоять в моем бедствии».

Когда было написано это письмо, со смерти Давида прошло уже довольно много времени, и Моше вновь смог погрузиться в изучение Торы и философских трудов. Но для того чтобы полностью оправиться от удара, Рамбаму понадобилось немало лет. И по крайней мере, в течение года, последовавшего за смертью брата, он не мог найти утешения в ученых занятиях и написании книг. Рамбам был безутешен, он не хотел ни видеть, ни слышать ничего, что творилось вокруг. Как нередко бывает с людьми, пережившими тяжкое потрясение, он заболел и слег. В этом состоянии он пребывал около года, страдая не только от горя, но также от лихорадки и сердечной болезни — правда, мы не можем знать наверняка, чем были вызваны эти недуги. Маймонид упоминает и сыпь, но нельзя быть уверенными, что она имела психосоматический характер.

Много позже, когда Маймонид уже имел многолетний опыт врачевания, он написал медицинский трактат, в котором описал депрессию. Читатель может легко догадаться, что автор рассказывает о состоянии, которое когда-то довелось пережить ему самому.

«Когда человек могучего сложения, со звучным голосом и румяным лицом, слышит неожиданную весть, которая очень огорчает его, то можно видеть, что лицо его бледнеет, румянец исчезает, спина горбится, голос колеблется, а когда он пытается говорить громче, он не может, ибо его сила ослабла. Более того, его охватывает дрожь, пульс замедляется, глаза закатываются. Веки его наливаются такой тяжестью, что он не в силах поднять их, кожа становится холодной, а аппетит пропадает».

Когда самое тяжелое время стало потихоньку отходить в прошлое, Рамбам смог осмотреться, увидеть реальное положение дел и подумать о том, как можно найти выход из положения, в котором оказалась его семья. Несколько драгоценных камней, оставленных Давидом, были уже проданы, денег оставалось совсем немного. Маймониду было тридцать шесть лет, у него не было никаких средств к существованию, на нем лежала ответственность за вдову Давида, ее сестру и маленькую дочь, а кроме того, его собственную сестру, вольноотпущенника и нескольких слуг. У нас нет достоверных сведений об этом, но, по-видимому, либо до этих событий, либо вскоре после них Маймонид женился. Как он мог зарабатывать на жизнь себе и всем своим домочадцам?

Мысль о том, чтобы брать деньги за преподавание Торы, была для него невыносима. Об этом убеждении он не раз писал в своих трудах. Он не мог отказаться от него даже в таких тяжелых обстоятельствах. Но он имел и разностороннее светское образование, был сведущ в философии и иных науках. В сущности, философия была столь же дорога ему, сколь и еврейский Закон. И теперь Рамбам мог прибегнуть к ней, чтобы решить денежные затруднения — например, занимаясь преподавательской деятельностью. Однако доход, на который он мог рассчитывать как учитель, ни в коей мере не был способен удовлетворить нужды большой семьи Рамбама. Поэтому он решил стать врачом.