Майне либе Лизхен

Напряжение спало, и остаток вечера прошел вполне мирно. Левушка, выполняя обещание, данное Ба, вел себя прилично, с Германом Ивановичем разговаривал почтительно и даже преподнес ему какую-то книгу, завернутую в блестящую бумагу и украшенную бантиком в тон. Иван подарил отцу новенький ноутбук, и молодежь вместе с присоединившимся Пустоваловым долго и с увлечением изучала его возможности, а Герман Иванович, напротив, испуганно устранился, ворча, что он – убежденный гуманитарий, и все эти современные штучки ему никогда не освоить. Потом Пустовалову пришла идея набросать портреты всех присутствующих. Он рисовал быстро, фломастером, и узнаваемо, все смеялись и радовались подаркам, как дети. После чая выяснилось, что Женя умеет играть на гитаре, а у Германа Ивановича как раз хранится старая Ванина гитара, на которой сын играл еще в стройотрядах. Иван, как и всякий настоящий физик, в душе был неисправимым лириком, и они с Женей дуэтом исполняли песни Окуджавы, а потом, по просьбе Ба, «старые советские», из кинофильмов. Непоющего Германа Ивановича неожиданно отвлекла какой-то беседой Галина, и Ба, на правах хозяйки следившая за каждым гостем, чтобы вмешаться в случае необходимости, краем глаза видела, что Герман Иванович слушает ее внимательно и сперва недоверчиво, а Галина говорит увлеченно и, судя по меняющемуся выражению лица собеседника, убедительно.

Когда в десять вечера в дверь позвонили, все удивились. К обитателям дома гости так поздно не приходили. Кроме того, из-за давно пустующего первого этажа, откуда выехал зал игровых автоматов и где окна были кое-как заделаны фанерой, все опасались бомжей и пьяных, которые время от времени умудрялись пробираться на второй этаж, хотя там и стояла железная дверь с кодовым замком. Среди вдруг наступившего настороженного молчания Левушка отправился открывать и вернулся в сопровождении той самой дамы, которая приходила несколько дней назад на собрание.

Елена Жданова, похоже, не ожидала встретить в квартире Вороновой всех жильцов разом. Она специально пришла так поздно, в одиннадцатом часу, чтоб уж наверняка застать дома капризную старуху, а заодно и внука, студента Канторовича Льва Марковича. Но отступать было поздно, поэтому Елена решила все же поговорить с Вороновой, которая на телефонные звонки не отвечала и дверь не открывала, а время шло, и Дмитрий ее торопил. Поскольку за стол ее не пригласили – хозяйка промолчала, а гости не рискнули распорядиться, – Елена попросила:

– Елизавета Владимировна, мы могли бы где-то поговорить, буквально несколько минут? – И, предупреждая отказ, добавила: – Я заходила к вам несколько раз, но днем вас не было дома.

– Ну что ж, – неохотно уступила Воронова, и губы поджала – вредная старуха. – Давайте поговорим. Лучше прямо здесь, мы же все заинтересованные лица, так что какие могут быть секреты?

Говорить при всех было неудобно – и незваная гостья, и хозяйка это прекрасно понимали. Но Елену трудно было сбить с толку. Хотите воевать – пожалуйста, ей не привыкать.

– Отлично, давайте здесь, – согласилась она и села на стул, стоявший поодаль от стола. – Елизавета Владимировна, все ваши соседи согласны на переезд… Во всяком случае, мы вместе с ними подбираем варианты. Время нас поджимает. Вам тоже пора посмотреть квартиры, я составила для вас список. Выберите, с чего хотите начать, и я отвезу вас туда в любое удобное для вас время. Вот список…

Пока Елена доставала из сумки папку с бумагами, Ба стояла, так и не присев, напротив нее и в упор рассматривала.

– Зачем вы врете? – неожиданно спросила она.

– Я? – растерялась Елена, которая на сей раз врать еще и не начинала. – Почему – вру?

– Так ведь нет никакой дороги по генеральному плану, – Ба говорила спокойно и очень вежливо. – И дом наш сносить, стало быть, городские власти не собираются. Это вы зачем-то придумали. И вы сами вовсе не из администрации, а из агентства. Вам поручили скупить наши квартиры. И вы подсовываете нам всякую дрянь: Алексей Николаевич и Герман Иванович нам только что рассказывали. А я и смотреть не буду никакие квартиры. Я хочу жить в этом доме. Мы все хотим жить в этом доме.

– Да! – непоследовательно вставила Галина. – Отказываемся мы!

Герман Иванович и Пустовалов промолчали, но подошли поближе к Ба и встали рядом, напротив сидящей Елены. Она почувствовала себя неловко под их неприязненными взглядами и еще больше разозлилась на старуху. Но давать волю чувствам было нельзя. Ей не за это деньги платят, причем немаленькие.

– Вы напрасно так, Елизавета Владимировна, – мягко начала она, памятуя наставления старика Карнеги, который говорил, что нет для человека звуков приятнее, чем звуки его собственного имени, поэтому, если хотите расположить к себе собеседника – почаще обращайтесь к нему по имени. – На самом деле нет никакой разницы…

– Это для вас нет! – отрезала Ба. – А для нас… Для меня – это вопрос жизни и смерти. Во всяком случае, что касается меня, то я умру в этом доме.