Майне либе Лизхен

Но тут вернулся Герман Иванович. Как профессиональный лектор он отлично знал, что слушатели лучше всего запоминают начало и конец выступления – это самые сильные позиции в тексте. Этот день начался с его, Германа Мокроносова, триумфа, и отдавать пальму первенства Герман Иванович не собирался никому – ни Паше, ни Галине, ни даже вот сопящему на раскладушке Пустовалову.

– Елизавета Владимировна, я все собирался вам сказать, да забываю в суете, – небрежно начал он. – Я нашел в Интернете информацию про этот самый «Баухаус». Оказывается, эта архитектурная школа и сейчас в Германии существует, работает. И адрес есть – в городе Веймаре. Я им вчера вечером письмо написал – не на бумаге, а на компьютере, e-mail называется – про Екатеринбург, про наш дом, про наши дела. А сейчас еще фотографии послал о сегодняшней акции – мне Женя помогла. Оказывается, можно прямо из фотоаппарата в компьютер – и послать, представляете?! Так все просто. Будем теперь ждать. Может, ответят.

Герман Иванович замолчал, скромно ожидая заслуженных восторгов и похвал.

– Этого не может быть… – медленно и невнятно, как будто губы не слушались ее, прошептала Ба. – Это все в прошлом. Я не хочу знать… Господи, зачем вы это сделали, Герман Иванович?!

– Но ведь это же так просто, технический прогресс, – совершенно растерявшись, пробормотал Мокроносов. – Теперь мы не одни, теперь о нас весь мир узнает. А вместе же легче, – невольно повторил Герман Иванович слова, которые недавно Ба говорила Галине.

– Так просто, – задумчиво повторила Ба, кажется, она уже пришла в себя от сюрприза, от всей души преподнесенного Германом Ивановичем. – Вы правы. И в самом деле – наверное, так надо.

День двенадцатый Meine erste Frau

Женя и Левушка бежали по улице, лавируя между прохожими и переругиваясь на ходу – все никак не могли решить, по чьей вине они опаздывают. Левушка, немного отставший, вдруг окончательно затормозил возле бабушки, продававшей первые весенние нарциссы – бело-желтые, как будто улыбающиеся. На бегу сунул бабушке деньги, схватил букет и бросился догонять Женю, которая уже стояла на крыльце архитектурной академии и оглядывалась на него с возмущением – нашел время!

– На! Тебе! – сунул ей букет Левушка, и они вбежали в вестибюль.

– Мы на конференцию! – хором закричали они охраннику.

– Налево и по стрелочкам, – невозмутимо ответил тот. – Третий этаж, аудитория 316.

Женя и Левушка побежали налево по длинному коридору, в конце которого увидели обещанную стрелочку с надписью «Международная конференция «Баухауз» на Урале: от Соликамска до Орска». Не дожидаясь лифта, побежали на третий этаж. И все-таки они опоздали, поэтому тихо, как мыши, стараясь не пыхтеть после марафонского забега, стали пробираться к последнему ряду, где еще оставалось несколько свободных мест.

– …И прежде всего позвольте представить вам тех, благодаря кому проведение нашей конференции, первой в России, стало возможным, – четким поставленным голосом говорила дама в очках и строгом костюме в полоску, стоявшая возле доски и экрана. – Это Герман Иванович Мокроносов, профессор, доктор философских наук, именно он на начальной стадии выступил координатором международного проекта.

Внизу, в первом ряду, поднялся Герман Иванович, и, повернувшись лицом к залу, раскланялся во все стороны. Ему похлопали, Женя и Левушка – громче всех. Гадкий Левушка даже хотел было крикнуть «ура!», но Женя вовремя зажала ему рот ладошкой. При этом она рассыпала нарциссы, и ему пришлось ползать по полу между рядов, собирать цветы под Женькино довольное хихиканье. Двое мужчин подчеркнуто интеллигентного вида, сидевшие у прохода в предпоследнем ряду, оглянулись, посмотрели осуждающе. В результате Левушка с Женей так и не услышали, кем была пожилая розовощекая дама в ядовито-красном шарфе и мужчина в джинсах и клетчатой рубашке, которые сидели рядом с Германом Ивановичем и которым тоже хлопали.

– И, конечно же, разрешите представить вам нашего спонсора, руководителя российско-германского благотворительного фонда «Архитектурное наследие» Павла Анатольевича Харитонова.

Павел Анатольевич Харитонов встал и тоже с достоинством раскланялся. Женя вытаращила глаза и пихнула Левушку в бок так, что тот зашипел от боли. Но удивление Жени было понятно: за те несколько месяцев, что они не видели Павла Анатольевича, купившего себе квартиру в элитном доме, он изменился до неузнаваемости. Дорогой светлый костюм сидел на нем отлично, волосы были вовсе и не белобрысыми, а пшеничного оттенка, как у Есенина, и стрижка удачно подчеркивала высокий лоб мыслителя; очки в тонкой золотой оправе делали лицо умным, а взгляд – ироничным.

– Во дает! – искренне изумился Левушка. – А говорят, имидж – ничто!

– Это не тот ли Харитонов, что сидел за захват Таганского рынка? – наклонившись к соседу, заинтересованно спросил один из мужчин.