Майор и волшебница

– Да уж, прикажу… Итак. Знаете, с чего мне искренне хочется начать? Грустно покачать головой и сказать: «Ай-яй-яй, Федор Иванович… (Он и в самом деле покачал головой.) Ай-яй-яй, Федор Иванович… Ну что же вы так? На войне с первого дня, в партию вступили в тяжелейшее время, зимой сорок первого под Москвой, когда немца не только не погнали, но даже еще не остановили… Восемь орденов, из них три получены в первые полтора года войны, когда награды давали гораздо более скупо, чем в последующие годы… К девятому представлены… Четыре медали, две благодарности от Верховного, именной пистолет в сорок третьем. Блестящий, безукоризненный послужной список, на отличном счету в дивизии. И вдруг сломались из-за какой-то немецкой девчонки… Все оказалось бы гораздо проще, ограничься дело тем, что вы с ней поддерживаете… ну, не буду употреблять протокольные казенные словечки, скажу уж – интимные отношения. И тем, что вы ее увезли с собой. Увы, все гораздо хуже. Что вы сделали? Вы… какое бы снова помягче слово подобрать? Ага! Вы определили на службу в Красную армию урожденную гражданку Германии, выдав ее за репатриировавшуюся сюда перед войной эстонку русского происхождения. Ну, предположим, у нее и в самом деле славянские корни, но ее предки онемечились так давно, что это обстоятельство смягчающим быть никак не может. А это уже не интимные отношения, тут потяжелее… Товарищ майор, вы сами признаетесь или вас непременно нужно бомбардировать железными аргумен– тами?

Я старался не опускать глаз, чтобы не выглядеть классическим виновным. И не раздумывал долго. Ответил:

– Интимные отношения признаю. Что до остального – хотелось бы выслушать эти железные аргу-менты.

– Извольте, – спокойно сказал Радаев. – Вы отличный строевик, но кое в чем другом – совершеннейший дилетант. И как всякий дилетант, сделали две серьезные ошибки. Всего две, но серьезные, их вполне хватило. По некоторым причинам, о которых я расскажу, но позже, фрейлейн Линда Белофф с определенного момента была объектом нашего пристального внимания. И когда вы пришли к майору Чугунцову с просьбой ее устроить, моментально последовала проверка… Вы хотите что-то сказать?

– Да, – сказал я. – В Красную армию ее предложил определить как раз майор Чугунцов. Я всего-навсего хотел оформить ее вольнонаемной.

В другой ситуации я о таком промолчал бы, но после того как Серега так поступил со мной (действуя по инструкции Радаева, несомненно), я не собирался играть в благородство…

– Я знаю, – спокойно сказал Радаев. – А какая разница? Если и насчет вольнонаемной вы преподнесли ту же сказочку – репатриированная эстонка русского происхождения? Ситуацию это нисколечко не меняет. Так вот, проверка… Архивы Кольберга, мы оба знаем, погибли. Но остались другие, целехонькие. Когда вы поступили в военное училище, на вас завели личное дело?

– Конечно.

– Конечно, – повторил Радаев. – Бюрократия… Личные дела заводятся на всех, кто учится или работает – от засекреченных конструкторов до простых вагоновожатых. Вы просто не подумали, что в Германии обстоит точно так же, и это была ваша первая ошибка…

«Шпайтен!» – мелькнуло у меня в голове. Ну конечно, другого объяснения нет и быть не может…

– Мне показалось или вас в самом деле посетило некое озарение? – вежливо осведомился Радаев. – Поделитесь? Ладно, молчите, скажу за вас. Конечно, Шпайтен. Он не за тридевять земель, человек, которого мы туда послали за ее личным делом, управился за день. По немецким автобанам гонять одно удовольствие… Так что ее личное дело у меня здесь. – Он положил руку на лежавшую перед ним не особенно толстую канцелярскую папку. – И в нем черным по белому написано: Линда Белофф – урожденная немка. Она и в самом деле родилась в Таллине, но в семье не русского эмигранта, а немецкого унтер-офицера, состоявшего на службе при военной миссии. Родители увезли ее в Германию, когда ей было полтора года, и с тех пор она в Эстонии никогда больше не была. Вы поверите на слово или вам дать личное дело почитать?

– Не надо, – глухо сказал я.