Майор Пронин против врагов народа

Переезд прошел быстро. В восемнадцать часов заключенный Карл Элоранта, фашистский агент, захваченный с оружием в руках в Прибалтике, был отправлен на перековку в очень далекий и секретный исправительный лагерь. А вот товарищ Андрей Валтонен покинул «уютную», хотя и тесноватую, камеру на Лубянке в сопровождении Пронина и двух малоприметных людей в штатском. В руках у него был только потертый кожаный портфель с немудреным зэковским скарбом.

– А еще говорят, два раза переехать – все равно что погореть, – шутил Пронин, оборачиваясь к Элоранте с переднего сиденья авто. – Вы вот уже дважды переехали, причем один раз из Прибалтики в Россию, а теперь вот из Элоранты – в Валтонена, и что же мы видим? Вовсе вы, Андрей Валтонен, на погорельца не похожи. Портфельчик-то у вас знатный.

– Это из моего ателье.

– Ух ты, качественная работа. Ничего, мы тоже научимся такое делать. Андрей, не согласились бы вы поучить наших московских галантерейщиков европейскому качеству? Мы будем за это вам платить. И, может быть, не только устной благодарностью и белозубыми улыбками. Хотя что может быть дороже белозубой улыбки трудящегося? Ради нее одной и живем.

Недавний заключенный боязливо прислушивался к трепу Пронина и внимательно следил за маршрутом, по которому двигалась машина.

Пронин продолжал болтать:

– Вот она, Москва-столица! Не разрушили ее фашисты. Скоро мы из нее такую красавицу сделаем. Я видел генеральный план возрождения столицы, это, товарищ Валтонен, просто чудеса какие-то. Возле Лубянки будет крупнейший в мире магазин детских игрушек. Можете себе это представить? А вот здесь, на Тверской, поднимется из руин целый район. Вот, например, смотрите, строится дом. Видите, гранитные блоки? Они были предназначены для памятника победы над Россией. Это остатки геббельсовского проекта. Их свезли к Москве в сорок первом. А теперь из них строят жилой дом. Лет через десять мы Москву не узнаем! А хотели бы вы сейчас же оказаться в пятьдесят седьмом году? А?

Элоранта улыбнулся:

– Я, знаете ли, Иван Николаевич, не очень представляю, что будет завтра. А уж о послезавтра мне и думать не хочется.

– Зря вы так, товарищ Валтонен. Конечно, ваши чувства понять можно. Вчера вы были Карлом Элорантой, мелким лавочником и фашистским агентом. Сегодня вы Андрей Валтонен, коммунист и соратник Рахья. Человек доброй воли. Вот посудите сами. Как частный предприниматель и мироед, вы разорены, как фашист – разбиты и осуждены всем цивилизованным миром. А вот как коммунисту и нашему другу вам светит неплохое будущее. Вы только в него верьте, как я в него верю. Как верят в него советские люди, восстанавливающие Москву. И тогда Москва тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года станет вам близка и желанна.

– Буду надеяться на то, что правда окажется на вашей стороне, – со вздохом промолвил Элоранта.

– И вы нам поможете, товарищ Валтонен, если, конечно, будете говорить правду.

За Пушкинской площадью автомобиль свернул налево, к Патриаршим прудам. Въехав в маленький дворик на Спиридоновке, машина остановилась.

– Ну, товарищ Валтонен, это ваше временное пристанище. Квартирка двухкомнатная, тихая. Санузел раздельный. А товарищ Коломейцев, – Пронин обернулся к одному из сопровождающих, – скрасит ваше одиночество. Он вам теперь и экскурсовод, и нянька, и охрана в одном лице. Прошу любить и жаловать. Александр Ильич, сводите завтра с утра товарища Валтонена в зоопарк. Прогуляйтесь по Патриаршим, только осторожнее, не попадите под трамвай. Через пару дней приведут в порядок ваши документы и домик в Валентиновке, там уж и поговорим по душам. На лоне, так сказать, матери-природы.

Валтонен попрощался с Прониным и исчез в парадном. Коломейцев последовал за ним.

Майор Пронин шепнул что-то на ухо шоферу и тоже покинул салон автомобиля. Посмотрев вверх и увидев, что в двух окнах на третьем этаже загорелся свет, он вышел на улицу и направился к Тверскому бульвару. Авто осталось на Патриарших.

Майор Пронин медленно шел по бульвару. Место и время были самые романтичные. Теплый московский вечер, теплый летний ветерок. Вот уж и он проникся романтикой отдыхающего после трудового дня города! Не из стали же, в самом деле, сделано сердце нашего героя! И если есть в жизни контрразведчика место подвигу, то место для любви и счастья тоже должно в ней быть.

Неужели же, спросите вы, героический Пронин изменил своей службе и спокойным, медленным шагом идет на свидание? Все может быть. А особенно – на Страстном бульваре, да при вечерних сумерках…

– Лена?

– Ванечка!

Они обнялись. Женщина в легком развевающемся плаще и суровый мужчина в строгом костюме. Крупным планом мы видим улыбающееся лицо Пронина, вполголоса бормочущего: «Зачем? Зачем». Ее мы видим со спины, белокурые волосы развеваются на ветру вместе с кремовым шелковым кашне.

– Скучал?

– Не заслужил я такого права – скучать. Это, Лена, по твоей части, по женской. Не жизнь, а просто великая скука.

– Рисуешься? Опять ты рисуешься? Мой артист!