Майра

Он был в высшей степени эффектен. Когда он заговорил о бессмысленно разбитых сердцах (фразочка из тех, что вызывали насмешки Майрона), признаюсь, слезы навернулись мне на глаза. Это было похоже на то, что произнесла Бетти Хаттон после одного из ее многочисленных провалов на телевидении. Она была неудачницей. Может, потому, что не осознавала, что она настоящая богиня; а что это именно так, показали все эти картины, снятые на «Парамаунт» в сороковых, – фильмы, в которых она была демоном-шутом, любимицей богов-олимпийцев. Мудрый Паркер Тайлер писал: «Как комедийная актриса Бетти Хаттон – это своеобразный иероглиф, который символизирует нечто глубоко укоренившееся в современной морали: подсознательный импульс, под действием которого девушка сначала избегает поцелуя, рассчитывая, что ее будут добиваться, потом позволяет себя поцеловать и наконец целует сама».

Никогда Тайлер не был более точен в отношении Хаттон, чем при описании ее жестикуляции, напоминающей движения эпилептика. Здесь за энергичным кривлянием разглядел глубокую суть: американские женщины жаждут, чтобы мужчины их насиловали. И наоборот: в каждом американце заложено страстное стремление Бостона Стрэнглера сломать шею во время оргазма. Мы – раса насильников.

Мы с Баком признали, что расходимся во мнениях. И хотя он глупец, он все же человек с характером, добивающийся своего, а значит – опасный противник. Потребуется весь мой талант, чтобы уничтожить его… а уничтожить его я должна, и не только потому, что он надул меня с законным наследством Майрона; Бак олицетворяет все то, что я ненавижу в культуре, которая пришла на смену культуре сороковых: узаконенную небрежность в мыслях и творчестве. Все это как бы, как бы, как бы… «как бы помогите», как сказал один калифорниец, когда тонул. От этого «как бы», которым они все пользуются, у меня скулы сводит. Дело не в том, что я строга по части грамматики. Я понимаю, что определенная стилистическая грязь необходима, чтобы создать впечатление непосредственности и спонтанности, являющейся своеобразной приметой постгуттенбергской прозы, если, конечно, таковая существует. Я протестую против «как бы» из-за его бессмысленной неопределенности. «Который час, Расти?» – «Вроде три, мисс Майра», – отвечает тот, посмотрев на часы. Он знает точное время, но предпочитает быть «приблизительным». Что ж, придется среди прочего научить его правильно указывать время.

ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА

Запись № 715, 5 февраля