— У меня лицо такое же было, — рассмеялся Рокоссовский, разглядывая удивленного полковника, — впрочем, это не только тебя касается. Органам НКВД запрещено рассматривать любые дела военных, в особенности танкистов и летчиков, кроме связанных с невыполнением боевого приказа. Но не надейся, что они про тебя забудут. Стоит тебе только оступиться, как они припомнят все твои грехи, включая воровство яблок из соседского сада в детстве. — Командующий помолчал и добавил. — А все ли ты, друг ситцевый, мне рассказал?
— Не все, товарищ генерал. — Решился Катуков. — Было один раз. Морду я ему набил. Напился, гад, пьяный и к радистке приставать начал. Зажал еe прямо в коридоре и раздевать начал. А тут я из кабинета вышел, увидел эту картину, ну и не выдержал, естественно, за шиворот его оттянул. А эта сволочь на меня матом, мол знай свое место, а то в Чукотский военный округ отправишься. Я и приложился от всей души, да не один раз.
— А сколько раз?
— Пока начштаба не оттащил. — Признался Катуков. — Эту мразь на гауптвахту для протрезвления. Наутро я его вызвал для дачи объяснений, так он не соизволил со мной разговаривать, развернулся и ушел. Радистку, вот, редкостной красоты деваха, пришлось из штаба корпуса в 16 бригаду отправить. Иван человек бесстрашный, даже такой твари спуску не даст. Да и тамошний особист пугает почему-то моего до такой степени, что он ни разу там не был после первого посещения.
— А что за человек этот особист из 16 бригады? — поинтересовался Рокоссовский.
— Бывший контрразведчик, и не малых чинов, переведен к нам в конце апреля, — ответил Катуков.
— А чего это вдруг контрразведку, и не малых чинов, и в танковую бригаду на край страны?
— А как обычно у нас водится. Из полковников в капитаны! Из "Москвы до самых до окраин". — Остаток фразы Катуков пропел. — Он еще легко отделался, могли вообще в распыл пустить.
Рокоссовский кивнул, данная ситуация была ему прекрасно знакома. Самому пришлось тюремную баланду похлебать, пока наверху не опомнились, что скоро воевать, а почти всех способных к этому или расстреляли, или лес валить отправили.
— В общем так, товарищ полковник, — подвел итоги командующий, — у тебя есть только один способ выбраться из этого дерьма — выиграть схватку с Клейстом. Сумеешь сделать, можешь про этого мудака забыть. Не удержишь немцев, лучше сам застрелись, это я тебе как знающий человек советую.
— Благодарю за совет, товарищ генерал, — ответил Катуков, — я лучше в бою погибну.
— А вот на это, Михаил, я тебе права не даю. — Ожесточился вдруг Рокоссовский. — А воевать я с кем буду? Погибать права не даю! Узнаю, что под пули лезешь, собственной волей на Чукотку отправлю! Мне не "контуженные герои" нужны, а командиры, которые до Берлина дойти сумеют, а то и дальше.
В этот момент в двери заглянул адъютант командующего и сообщил, что полковника Катукова ищет его начальник штаба. Командующий и командир корпуса переглянулись, встали и Рокоссовский сказал:
— Удачи тебе, Михаил Ефимович, давай попрощаемся, вдруг завтра не увидимся. Помни наш разговор, проиграть этот бой ты не имеешь права.
Катуков молча отдал честь и вышел. Впереди его ждала целая жизнь, а какой длины — зависело только от него. Выиграет бой с Клейстом — хоть до маршальских звезд. А проиграет — до первой шальной или прицельной пули — попадать в НКВД он не собирался.
20 мая 1941 года. Н-ская пограничная застава