— Не спеши ты нас хоронить, — ответил ему капитан, — немцы тоже не железные. Сам видел в последнюю атаку еле шли, и залегли сразу, даже на автоматный огонь не подошли.
Гауптман Мильке, привалившись спиной к дереву, раздраженно смотрел на Солнце, которое чертовски медленно опускалось к горизонту. Гауптман устал от непрерывных атак, беготни и криков. С каждым разом солдат все труднее было поднимать на русские пулеметы, в глазах у них плескался страх, и то, что они могли его пересиливать и вновь бежать на упрямые русские доты, было просто чудом. Но всему есть предел, и их пределом стала последняя, седьмая, атака. На этот раз они даже не дошли до дальности огня русских автоматов, которых у тех оказалось невероятно много. Ударили пулеметы, упали первые убитые и раненые, и солдаты, прихватив тех кто еще подавал признаки жизни, оттянулись назад. Атака захлебнулась и на этот раз.
Батальон, уже к пятой атаке втянутый в бой почти полностью, за несколько часов боя потерял половину наличного состава убитыми и ранеными. Таких потерь они не несли никогда. Выбыли почти все офицеры, русские снайперы целенаправленно охотились на них, стоило только в цепи появиться офицерской фуражке. Тяжело ранен Вилли, которого удача хранила почти до конца, но и он получил свою долю свинца в грудь. Солдаты не оставили в поле командира, которого они уважали и любили, хотя нужно сказать, что русские не стреляли по раненым и тем, кто их вытаскивал. Они были честным противником, и самое главное — очень грозным противником. Сегодняшний бой окончательно убедил его в том, что нужно оттягиваться назад в Польшу, пока не поздно. Пока они только пощекотали русского медведя за шерстку и он сердито отмахнулся от них лапой. А что будет, когда он всерьез разозлится? Гауптман поменял позу и посмотрел на своих солдат. Никто не рисковал встречаться с ним взглядом, каждый находил какое-либо срочное дело в стороне. Мильке понимал, что поднять их в еще одну безнадежную атаку он не сможет, да и не хочет, признался он сам себе. Генералам легко отдавать приказы, а ему теперь подписывать больше сотни сообщений о смерти за один день!
На шоссе показалась машина командира дивизии, гауптман встал, отряхнул и оправил форму и приготовился рапортовать. Генерал вышел из машины, окинул взглядом солдат, командира батальона, приготовившегося докладывать, и пошел сквозь придорожную лесополосу к заставе. Картина, которую он там увидел, потрясла его. Поле устланное телами солдат его дивизии, лениво чадящие танки и груда развалин на месте русской заставы.
— Вы взяли еe, гауптман? — спросил он.
— Никак нет, господин генерал, — хриплым голосом отрапортовал тот.
— Но почему, — удивился генерал, — там же уже ничего нет, только груда кирпича?
— Доты еще целые, — ответил Мильке, и увидев удивленный взгляд генерала, добавил, — три из четырех.
— Вы хотите сказать, что наши орудия не смогли пробить стены дотов?
— Так точно, господин генерал, разрушен только один, потому что удалось попасть в амбразуру. Попадания в стены и крыши разрушить их не смогли. Как докладывали солдаты побывавшие около разрушенного дота, стены в нем толщиной более полуметра. Наши солдаты пытались в него проникнуть и закрепиться, но остававшиеся внутри русские взорвали его вместе с собой и нашими солдатами.
— Гауптман, я не поверю пока не увижу это собственными глазами, поднимайте солдат в атаку.
— Господин генерал, солдаты устали, они уже предприняли семь атак, мы потеряли половину батальона. У меня не осталось офицеров, погибли почти все унтер-офицеры. Я не смогу поднять их еще раз.
— Что значит не сможете? — Начал распаляться генерал. — Не можете поднять солдат, значит не можете быть командиром батальона. Я найду вам замену! — Он начал осматриваться по сторонам, но не обнаружил ни одного офицера среди солдат батальона, наконец он перевел взгляд на свою свиту, толпящуюся около машин. — Майор Гюпсо, ко мне.
К генералу подбежал подтянутый адъютант, отдал честь.
— Майор, вы должны взять эти развалины, — поставил ему задачу генерал, — ибо некоторые бывшие офицеры, заявляют, что это невозможно.