Майская свадьба

Сердце у меня билось от волнения и радости так сильно, что я опасалась, как бы его бешеный стук не побеспокоил ребенка. Это было невероятно, но теперь у меня появился маленький друг – моя кровинка, моя родная душа. У меня нет матери, и отца, считай, что нет. Однако сейчас я знала, что уже никогда не буду одинока.

2

Я полностью оправилась после родов, которые оказались довольно тяжелыми, только через две недели. Лекарь, привезенный из Сен-Пьера, был согласен с местной повитухой и долго не позволял мне вставать с постели.

Жанно рос и развивался успешно; с каждым днем он медленно, но уверенно прибавлял в весе и становился все симпатичнее: когда ему исполнилось три месяца, он выглядел гораздо краше, чем при рождении. Глаза ребенка и взгляд, сперва такие неопределенные, стали ясными, и я отлично видела, что Жанно – голубоглазый мальчик, просто копия Анри. Анри-то ведь тоже был голубоглазый! Черные волосы Жанно, пока еще редкие, но очень шелковистые, с каждым днем становились все мягче, смуглая поначалу кожа приобретала белый нежный оттенок. Малыш легко узнавал меня среди всех женщин и сразу тянул ко мне ручонки, доверчиво улыбаясь.

Остаток осени пролетел совершенно незаметно для меня. Закончился сбор урожая на плантациях, а в ноябре прекратились тропические ливни. В канун Рождества Жанно исполнилось пять месяцев. Малыш теперь мог переворачиваться и даже сидеть, не падая на спину, у него начали появляться первые зубки, а вместе с ними – некоторые горести. Жанно плакал по ночам от непривычных ощущений, и я часами сидела у его колыбели, пытаясь успокоить. Лишь когда усталость валила меня с ног, мне на помощь приходила Селина. Но в целом все шло без особых осложнений. Я была счастлива и огорчалась только оттого, что молока у меня хватило лишь на первые два месяца. Потом пришлось пригласить кормилицу – дородную негритянку Жасмину. Она с радостью взялась кормить моего сына, впрочем, на этой ферме любой чернокожий рад был сделать что-либо доброе для меня как для сестры хозяина.

Антонио, мой брат, впервые появился на Мартинике восемь лет назад. Китобойная шхуна, направлявшаяся из Нантакета к мысу Горн, сделала остановку в Сен-Пьере по причине вспышки оспы, случившейся на судне. Брата и других заболевших матросов без сожаления оставили на острове, предполагая, что здесь найдутся люди, которые им помогут, а если и не найдутся – невелика беда: от оспы выздоравливали немногие даже при должном уходе. Однако Антонио повезло. Его забрали иезуиты в лазарет, устроенный при миссии Сен-Луи, и каким-то чудом выходили. Лицо его после болезни, конечно, было обезображено, но физической силы он не утратил. Отец Лавалетт, в то время еще руководивший миссией, позволил ему остаться и дал работу на ромовой винокурне.

Болезнь так изменила Антонио, что он пересмотрел свою прежнюю жизнь, проникся интересом к миссии и одно время даже подумывал присоединиться к Ордену. Отец Лавалетт не возражал против этого, но предупредил, что понадобится несколько лет, чтобы проверить твердость его намерения и пройти все необходимые испытания. По природе бойкий и предприимчивый, Антонио выполнял множество поручений священника на острове Сан-Доминго; однажды ему даже пришлось посетить Бразилию, пытаясь найти для своего покровителя финансовую помощь у тамошних руководителей редукций. Однако иезуитские миссии и в Бразилии, и в Парагвае были повсеместно разрушены испанцами и португальцами, Орден иезуитов повсюду подвергался одинаковым, будто спланированным во времени, гонениям, и Антонио не привез на Мартинику ни одной утешительной вести.

Отцу Лавалетту пришлось до дна испить чашу позора и унижения. Миссия Сен-Луи вместе со всем имуществом была поделена между кредиторами, иезуиты были объявлены во Франции вне закона. Уезжая, убитый горем священник поручил Антонио выкупить на предстоящем аукционе хотя бы небольшую часть земли, на которой могли бы найти спасение от рабства наиболее дорогие его сердцу индейцы. По сути, маленькая ферма Пьомбино, расположенная возле деревни Ле Прешер, – это было все, что осталось от некогда богатой и огромной миссии. Осколок прежнего счастья…

И таки да, вулкан Монтань-Пеле действительно ожил в год разгрома Ордена. Давно уже уснувший, он теперь угрожающе урчал по ночам, испуская из-под камней струи белого пара, и от его сдерживаемой дрожи звенели чашки в буфете, а у домашних кошек вставала дыбом шерсть.

3

Был обычный день середины января 1788 года. Сбежав по ступенькам крыльца, я остановилась посреди двора, отыскивая взглядом Жасмину. Так и есть: по своему обыкновению, она сидела на каменной скамейке под навесом и кормила Жанно грудью, одновременно свободной рукой перебирая плоды гуявы в корзине. Я подскочила к ней, заглянула в лицо сынишке.

–– Как он? Все хорошо?

–– Отменный мальчик, мадам. Очень сильный!