Майские ласточки

— Владимир Иванович, такелажников мы всегда найдем. А вот летчиков у нас не хватает. Белова повожу, будет летать!

— Белов, приказа на вас пока нет! Вы обязаны ходить на занятия и разборы полетов. Ясно?

— Да.

Олег Белов вышел из кабинета Васильева с пунцово-красным лицом. К мокрой спине прилипла нижняя рубаха. Дышалось трудно.

На горизонте собирались черные тучи, табунились, как олени в стаде. Где-то далеко-далеко полыхали грозы, и нижние обрезы туч высвечивались сильными разрядами, принимая нестерпимый жар пламени.

— Погода портится, — сказал недовольно Ачкасов и, прищуривая глаза, поспешно посмотрел в небо. Каждый из летчиков подумал в этот момент о своих товарищах, незнакомых и знакомых пилотах, которые находились в воздухе, могли попасть в грозу или снежный заряд и несли величайшую ответственность за жизнь пассажиров.

— «Летчик должен успокаивать пассажиров своим видом, доброй и приветливой улыбкой, — проговорил Олег и добавил: — А кроме того, обладать хладнокровием и хорошей техникой пилотирования».

Ачкасов улыбнулся.

Олег не обижался на командира отряда Васильева и комэска Ачкасова за нравоучения, считал, что они обошлись с ним мягко. Но знакомый страх за свою работу не оставлял его и по-прежнему заставлял еще сильнее биться сердце. Как решится его судьба? И вдруг запоздалая мысль заставила вспомнить его об Очередько. Как же он мог забыть о нем? Ведь Очередько начальник управления гражданской авиации, и ему придется подписывать приказ. Навряд ли он подозревает, что Белов — сын его ведомого Сергея Ромашко.

Олег постарался представить себе грозного начальника, ведущего своего отца, о котором знал только со слов матери и которого никогда не видел. На затертой фотографии в альбоме для рисования стоял невысокий летчик в широченных бриджах, держа за ремешок планшет с картой.

Мать рассказывала ему об удивительной храбрости гвардии старшего лейтенанта Очередько, называла число сбитых им фашистских самолетов. Ее рассказы злили. Упрямая мысль, как гвоздь, застряла в голове: «Почему Очередько позволил фашистам сбить его отца, своего ведомого? Старший лейтенант поступил как трус и бросил ведомого». Сейчас он удивлялся превратностям судьбы. Обвинителем становился начальник управления Очередько, а он, Олег Белов, обвиняемым. «Ему ничего не стоит доказать мою плохую технику пилотирования, — подумал он с болью. — Это так и есть. Я обязан был вырвать вертолет из болота. Васильев и Ачкасов с этим бы справились. «Вы слабак, товарищ Белов!». Обвинительные слова не были ему высказаны, по Олег считал их вполне заслуженными. И прав будет Очередько, если подпишет приказ об увольнении его из Аэрофлота.

— Отдыхайте, Белов, а завтра как обычно на занятия по расписанию, — услышал он вдруг обращенные к нему слова Ачкасова. — Я скоро поеду в город, мог бы вас подвезти.

— Спасибо, я доберусь на автобусе.

Олегу хотелось побыть одному, во всем разобраться как следует. Не все ли равно, когда написано письмо, но он оскорбил человека. Сейчас бы он так не поступил. Сколько раз он перечитывал описание воздушного боя, выучил наизусть пятнадцать тетрадочных страниц, помнил все схемы и рисунки воздушного боя 16 апреля 1945 года над Берлином.

Понять многое о войне помогли ему разговоры с Григорием Ивановичем Нецветаевым. Каждое слово фронтовика принималось, как откровение. Примером своей жизни командир звена убеждал молодого летчика, что гвардии старший лейтенант Очередько не мог предать своего боевого товарища в силу русского характера.

Каждый день рано утром Олег Белов вместе с другими летчиками приезжал на рейсовом автобусе на аэродром. В штабе эскадрильи надевал на руку опостылевшую ему красную повязку и заступал дежурным по аэродрому. Он предпочел бы любую другую работу, но только не эту.

С нескрываемой завистью смотрел на своих товарищей. Командиры Ми-8 получали задание на день и разлетались на винтокрылых машинах по разным направлениям.

При объяснении задачи Ачкасов перечислял населенные пункты, оленеводческие совхозы, интернаты, отдаленные пески с тонями рыболовецких бригад. Знакомые названия волновали летчика, заставляли вспоминать районы огромной тундры, изрезанные берега Оби, дальние озера и старицы.

Доставляло удовольствие по-прежнему чувствовать себя еще летчиком, ходить по аэродрому, носить по законному праву авиационную фуражку.

По средам он особенно торопился на аэродром, первым выходил встречать вахтовый самолет Ан-26, прибывающий из Харасавэя.

Из самолета выходили буровики, бородатые рабочие с обмороженными лицами, в зимней одежде. Он напряженно вглядывался в лица, искал своих знакомых с буровой Р-19.

Там остались его добрые и хорошие товарищи: бригадир Кожевников, инженеры Лягенько, Шурочка Нетяга, буровик Сергей Балдин, краснощекая повариха Катька и спасенный верховой Валерка Озимок.

Встретив случайно знакомого рабочего с «Горки», он с волнением спрашивал:

— Как дела на моей буровой?

— На какой?

— Р-19.

— Нормально. Слышал, прошли уже двести метров!

— Порядок.