Майские праздники

Я остановился на обочине, достал телефон и принялся искать информацию в интернете. К счастью, поисковик сразу выдал мне место работы Якова Исидоровича. Оказалось, что он заведует кафедрой в институте геофизики и уже восемь лет, как получил профессорское звание. Я тут же позвонил туда, но дежурный секретарь сказала, что они не работают до окончания майских праздников. К моему удивлению, она легко дала мне номер мобильного телефона профессора Фельдмана. Правда, сначала она немного насторожилась, но, узнав, что я его старый приятель ещё с советских времён и разыскиваю его, сдалась. Пользуясь её добротой, я спросил, когда Фельдман вернулся из Израиля? А она ответила, что никогда не слышала о том, чтобы он в последние десять лет уезжал туда.

Я набрал номер профессора и на конце ответил знакомый, почти не изменившийся голос.

– Добрый день, Яков Исидорович.

– Здравствуйте.

– Это Максим Росиков, помните меня?

– Конечно, Максим, помню. И жду. Двадцать лет жду.

Он назвал мне свой адрес и попросил приехать сегодня в семь вечера. Я поехал домой, отдохнул и в назначенное время был перед дверью профессора.

ХХХ

Яков Исидорович сильно изменился. Он располнел, полысел и выглядел бледновато, впрочем, надо учесть, что ему шёл седьмой десяток. Он был из тех учёных, полностью отдавших себя науке, кто даже дома не снимает пиджака, словно зайдя сюда на минуту, планирует сразу вернуться в лабораторию. Он встретил меня очень приветливо, и пригласил пройти на кухню.

– Как вы поживаете, Максим, – спросил он, возясь у плиты.

– У меня всё хорошо. Женат, есть дети. Живу на даче, в Москву приезжаю редко.

Мы поговорили о том и сём, словно подчёркивая, что тема, которую нам предстоит затронуть, не терпит излишней спешки. Он налил мне чаю, подчеркнув, что для здоровья важен именно этот напиток, а не кофе. А я спросил его о научной проблеме, которой он сейчас занимается, и получил краткий рассказ в ответ. Мы говорили о быстро растущих детям и даже немного коснулись политики. Наконец, темы вежливости исчерпались и мы приблизились к главному.

– Как так вышло, что Вы объявились через двадцать лет? – спросил он.

– Так получилось, что я только недавно прочёл записку, которую Костя мне оставил.

– Но почему Вы не появлялись раньше?

– Честно говоря, я думал, что Вы, Яков Исидорович, еще тогда, в 90-ые, уехали в Израиль.

– Ах вот оно что. Я действительно уезжал, но почти сразу вернулся. Я, возможно, единственный еврей, который уехал навсегда и вернулся навсегда.

– Да, я о таком не слышал.

– Я всю жизнь прожил в Москве, здесь мои воспоминания и главное, здесь моя работа, дело моей жизни. Когда стали легко выпускать, я умчался, поддавшись общему настроению. Но не прошло и года, как я переругался там с родственниками и вообще, заскучал. А здесь мне предложили очень интересный проект, так я бегом обратно!

– Ну вот, я в 1990-ом году искал Костю, мне сказали, что он уехал в США, но я хотел узнать детали. Звонил в Пароходство, искал Вас, но там ответили, что и Вы уехали.

– Этот мальчик сказал, что уехал в Америку? – спросил Фельдман, качая головой.

– Да, так он передал моей маме.

– Он всегда был выше обстоятельств.

– Почему «был»?

– Пойдемте со мной, – и Фельдман повёл меня в гостиную, где на стене я увидел подаренную нами двадцать лет назад картину. Дом, озеро, горы, утки.

Он подошел к чёрному антикварному шкафу, выдвинул один из множества ящичков, достал из него несколько бумаг и протянул мне. Я полистал, это были какие-то диагнозы и медицинские заключения, наткнулся на фамилию Кости и по моему телу прошла дрожь волнения.

– Что это? Я не очень понимаю, – растерянно спросил я, кивая на бумаги.

– Максим, дело в том, что наш друг Костя Осипов умер 28 сентября 1990 года.

– Умер?

– Да, плохой диагноз, там всё написано. Никто не любит повторят эти слова, называть эти диагнозы и Вы меня не заставляйте.

– Как так вышло?

– Он узнал об этом года за полтора. Мы работали вместе, так что я тоже узнал почти сразу, хотя Костя и пытался поначалу скрывать. Я отправил его к знакомому врачу: анализы, обследования и в конце концов вердикт. Помню, как он сидел здесь и говорил, что ты приезжаешь через месяц. Ничего, что я перешел на «ты»? Чего уж там миндальничать, правда?

– Да-да, конечно.

– И он размышлял, сказать тебе или нет.