Майский ястреб

Я добрался до края обрыва, туда, где ручей падал вниз, причесывая своими чистыми пальцами и без того перемытый гравий. Легкий туман придавал холмам мягкий зеленый оттенок. Казалось, вдалеке они растворяются в таком же нежном небе. Море билось о берег с вечным постоянством, временами ритм его совпадал с ударами моего сердца. Удивительно, но раньше я такого не замечал.

Я спешился и привязал лошадь, а затем стал осторожно спускаться по тропинке.

Внизу все неожиданно оказалось меньше, чем я помнил: и пляжик, и прудик, и ручей… Должно быть, я вырос с тех пор, как приходил сюда в последний раз. Но на красоту этого места время не повлияло. Мои детские мечты все еще жили здесь и, казалось, вовсе не утратили своей былой яркости, во всяком случае, без труда соперничали с нынешними. Бассейн под водопадом оставался таким же глубоким и чистым, дно его выстилали обкатанные водой округлые камни. Море все так же набегало на пляж, шипело и вздыхало в камнях. Крепкий морской запах сегодня казался мне печальным. Чайка пролетела над головой, протяжно крича и покачиваясь на воздушных волнах. Из тумана ей ответили другие птицы.

Я подошел к бассейну, встал на колени и напился холодной вкусной воды. Водное зеркало отражало лицо парня лет четырнадцати или чуть постарше. Буйные черные волосы сдерживает ремешок из потертой кожи. С лета еще оставался легкий загар, придававший коже смуглый оттенок, лицо напоминает мамино. Задумчивое лицо… Темные глаза отражения словно пытались заглянуть мне в душу, пытаясь понять причину беспокойства. Да только темно было у меня на душе. Кто этот Гавейн? У него есть имя, но что оно означает? К чему обязывает? Я не понимал.

Я откинул голову и посмотрел в серое небо. На память пришли мечты о великом воине, ночные сны, в которых часто появлялся меч, горевший каким-то неземным огнем… а еще песня, звучащая словно бы из воздуха, и дивный перебор струн арфы. Я вспомнил, как строил здесь лодочки, как отправлял их в море, мечтая о Земле вечной молодости. Покои бога Луга со стенами, украшенными золотом и белой бронзой, с крышей из соломы с птичьми перьями. Море тяжело ударялось о берег, кричали птицы. Когда же и где же началась Тьма, подумал я. Я чувствовал себя мужчиной, оглянувшимся на собственное детство, и задавался вопросом, действительно ли можно быть мужчиной в четырнадцать лет, и что я потерял, оставив детство позади? А чайки кричали и кричали… Сегодня все кончится. Сегодня вечером.

* * *

К ночи поднялся ветер. Рваные облака то и дело набегали на луну, и ночной свет то разгорался, то пригасал. Переходя двором в покои леди Моргаузы, я взглянул на луну и подумал о древних молитвах, которые люди испокон обращали к ее холодному лику. Жемчужина ночи, драгоценный камень на плаще небес... Я подумал о всех тех, кто смотрел на ночное светило. Кто они были? Чего хотели? Воины, замышлявшие набег, любовники, сплетавшие объятия в ее свете, друиды и маги, возносящие молитвы, поэты, слагающие песни в ее честь — все это она, должно быть, видела бессчетное число раз. Лунная ночь, наверное, могла бы помочь мне. Вот только в чем? А на исходе этой ночи понадобится ли мне ее помощь?

Когда я добрался до покоев матери, казалось, в воздухе еще висит какой-то неслышный вопль. Дверной засов под моей рукой задрожал, как живое существо. Все было пропитано силой, ее было столько, что дышать трудно.

Мама уже подготовила покои. Никакой мебели, окна плотно занавешены. На голом полу, рассеченном продольной чертой, только знаки, выложенные зерном и плошками с водой. Сама она стояла посреди комнаты в темно-красном платье, казавшемся почти черным. Оголенные руки по контрасту казались очень бледными, сильными и холодными. Распущенные волосы темной мерцающей волной тьмы спадали на спину. Босые ноги выглядывали из-под платья, на котором не было даже пояса. И то правда: время развязывать узлы… Мама как раз чертила в воздухе последние знаки горящей свечой.

В животе родилась противная слабость, ноги сами собой подогнулись в коленях. Густая душная тьма охватила меня со всех сторон. Мне хотелось кричать, махать руками, бежать, лишь бы не видеть того, что могло прийти из дальних закоулков моего разума. Однако я тихо прикрыл дверь и молча ждал, пока леди Моргауза закончит приготовления.

Она поставила свечу и выпрямилась. Мама и так была очень высокой, а сейчас казалась еще выше. Тьма облекала ее словно плащ, пламя свечей тянулось к ней, словно вода в водоворот. Сейчас она казалась мне уже не смертной королевой, а владычицей какого-то иного царства. Она внушала ужас… и обожание. Увидев меня, мама улыбнулась, но это была не обычная приветливая улыбка, а странный торжествующий оскал. Меня передернуло.

— Ты пришел. Хорошо, — голосом холоднее зимнего льда сказала она. — Подойди. Стой здесь, молчи и смотри, что я буду делать.

Я кивнул. А что мне еще оставалось?