– Ах ты, господи, что за красота! – говорил он, смакуя Дивную жидкость, прошедшую глиняные сосуды и почему-то запахшую шоколадом, не дрянь какую-нибудь, тонкий напиток, но и крепкий. – Хочешь выпить, кум, давай бутыль, я тебе в тыковку налью, а ты заплатишь. Все по-честному. Я наливаю, ты плати.
– Хорошо придумал, кум! Люблю, когда честно!
Гойо Йик осторожно взял бутыль, жалея, что у него только Две руки, и налил Паскуалю. Двумя руками трудно держать бутыль на весу. Пустела она очень быстро.
Паскуаль Револорио припал к тыкве, выпятив губу и выкатив глаза, словно конь. Трудно не пролить ни капли, но он не пролил.
– Хочешь выпить, плати! – говорил ему Гойо Йик. – Кумовство кумовством, а дело делом.
Паскуаль чихнул, закашлялся, заморгал и захлопал в ладоши. Г ~~ Из-за тебя, кум, чуть я не захлебнулся! Водка в легкие попала. Вот тебе шесть монет, если ты такой вредный. А вообще, люблю деловых людей, никого они не пожалеют!
– Не вредность это, надо так, а то разоримся. Одни бездельники даром пьют. Водка пропадет – ее из брюха не выудишь, – и друга потеряешь или врага наживешь. Выпьют, а потом говорят: веди меня в тюрьму! А что с нее, с тюрьмы? Хорошо пьешь, смачно. Что-то и меня подмывает…
– Дай бутылочку, продам.
Они обменялись – Двуутробец взял тыкву, Револорио бутыль, которую приходилось наклонять все сильнее.
– Налей, кум! Сейчас тебе заплачу.
– Сам видишь, кум, я тебе доверяю: налью, а потом уж плату беру… А может, просто я очень живой. Бабушка моя говорила: «Живи, как живется, и жив будешь». Не заплатишь – и ладно, вычту из нашей выручки, тысяча двести будет, не меньше, оно и сойдется.
Двуутробец выпил. Лицо у него горело, глаза сверкали, волосы встали дыбом, но внутри, когда он пил, захолодело, даже ноги пробрало, все такие же распухшие, как в те дни, когда он, слепой, милостыню просил под деревом у себя в Писигуилито. Выпил Двуутробец, почувствовал, что свалился на груду шерсти, отсчитал шесть монет и стал осторожно вырывать у кума бутыль.
– Дай-ка мне, кум, нашу бутылочку… нашу красоточку… я тебе налью!
– Ты уж побольше, по-солдатски!
– По-генеральски, да хоть бы и по-мертвецки, все водка! А деньги возьму, да.
– Я тебе плачу, кум, а ты мне налей.
– На шесть монет водки моему куму! Водка запенилась в тыкве.
– Пенится, потому что хорошая.
– Так и вижу, кум, торгуем мы в ихнем селении, чашку – одному, чашку – другому. Оно выгодней, чем бутылками. И главное – за наличные, как мы тут с тобой!..
– Монета к монете! Ну, кум, сейчас ты богатый, выпей последнюю и пойдем…
– Нет, пред-предпоследнюю, я еще жив…
– Ладно, перед-предпоследнюю…
– А ты мне дай на шесть монет и еще на четыре…
– Четыре?…
– Это в долг…
– Подаришь – потеряешь, одолжишь – людей насмешишь…
– Значит, на шесть. Только не скупись и на землю не лей, земля тоже пьющая, да не допьяна, а напьется – трясется. Красивое имя у тебя: Паскуаль. Веселое, как Пасха. На Пасху, наверное, родился, потому и назвали.
Теперь бутыль приходилось переворачивать донышком вверх, Револорио плохо видел, куда льет, а Гойо никак не мог толком подставить свою тыкву под горлышко и водил ею туда-сюда.
– Н-не туда! – восклицал он смеясь и пуская пузыри. – Про-мах-нулся!
Он сплюнул и отер всей ладонью рот, чуть губы не оторвал, чуть не оторвал и губы, и зубы, и щеки. До самых ушей отер.
– Только бы земля не тряслась, – ворчал Револорио. – Подставь-ка поровнее…
– А ты прямо в рот лей. Куда льешь, кум, тыква моя не на земле… Ты что, нарочно? Обидеть хочешь?… Ме-ня… ня… ме…
– Ну вот, кум! Попал.
Водка темным водопадом хлынула в тыкву и расплескалась.
– Кровь проливаешь, кум, чистую прибыль губишь!
– Что нам прибыль, что убыль! Пальцы обсоси. Рука у меня дрожит чего-то.
Револорио с трудом поставил бутыль, а Двуутробец обсосал пальцы, подлизал все вокруг и протянул гыкву снова.
– Перевернем бутылочку, кум?
– Пере-вере-нем…
– Как ты велишь…
– Сперва я тебе дам шесть монет. – сказал Револорио. – На, бери, а то не поверишь.
– Всем верить – но миру пойдешь.
– Бабушка моя Паскуала всегда говорила: «Живи, как живется, и жив будешь».
– Какие у вас имена пасхальные, веселые…
– Матушку окрестили в честь Марии Скорбящей!
– Зерно, она же мать. За матушку твою, я угощаю, вот тебе деньги!
– И я за нее хочу угостить, бери шесть монеток. Заметно полегчавшая бутыль переходила из рук в руки, равно как и шесть монет. Счет вели точно.
– Я выпью, деньги даю…
– Вот тебе… раз, два, три… шесть.
– Теперь я… пять… шесть.
– Я заплатил, а ты не налил…
– Значит, шесть тебе и шесть мне…