Мак и его мытарства

Да кто ж в квартале Койот, который отчасти называется так еще и потому, что по какой-то случайнейшей из случайностей квартира, где Санчес живет уже несколько десятилетий – этот жилой комплекс примыкает к моему – некогда принадлежала Хосе Мальорки, популярнейшему барселонскому романисту 40-х годов, не знает его? Может быть, он купил ее, не зная, что прежним владельцем был Мальорки, однако злые языки уверяют, будто именно в надежде, что это поможет ему, уподобившись ее прежнему квартиранту, тоже стать самым продаваемым в Испании автором. Ибо там, в квартире, ныне занимаемой Санчесом, Хосе Мальорки с 1943 года сочинил двести романов из серии «Койот», относящихся к жанру так называемой pulp fiction и ставших в послевоенной Испании абсолютными бестселлерами.

Когда я только переехал – уже довольно давно – сюда, эта часть Эшампле[10] еще не носила собственного имени, и мы с соседями полушутя говорили, что проживаем в квартале Койот. Это прижилось. Название, что называется, прилипло, и сейчас едва ли не все называют наш квартал так, хоть и понятия не имеют, откуда взялось это название. Квартал, не имеющий четко обозначенных границ, тянется до площади Франсеска Масия, прежде носившей имя Кальво Сотело, а во время Гражданской войны – Братьев Бадиа[11].

Но тут важно отметить, что сегодня Санчес, не ведающий, что я приложил руку к наименованию квартала, удостоил меня приветствия. Мало того, отпустил вереницу столь изысканно-витиеватых любезностей, что мне, человеку к такому непривычному, пришлось неуклюже соответствовать.

А он, как мне показалось, чтобы ослепить Ану, – принялся блистать разными разностями о всякой всячине и, хотя никто его об этом не просил, повествовать, как трудно ему обернуться и вспомнить молодые годы, а особенно трудно – один, всего один, определенный год, когда он, должно быть, пил больше обыкновенного, потому, видимо, и написал тогда роман о чревовещателе, о скрытом в зонтике орудии убийства и о проклятом севильском цирюльнике.

– Больше ничего не помню, – сказал он, – кроме того, что в романе этом встречались совершенно невразумительные пассажи: такие, знаете, непролазно-густые, плотные, переходящие уже, я бы сказал, в бредятину…

Стало ясно, что он умеет относиться к себе с иронией. И я подумал, что мне хорошо бы последовать его примеру, хотя, стремясь щегольнyть перед Аной своим умением самовысмеивания, добился бы я не успеха в этом начинании, а совсем наоборот, ибо надо принимать в расчет, как топорно я стану это делать.

Санчес сказал нам, что больше всего его занимало, как он сумел все же доделать книгу, сплошь состоящую из этих идиотских пассажей. Несомненно, он имел в виду свой ранний роман «Вальтер и его мытарства». Он сильно удивлялся, что написал эту книгу, будучи постоянно пьяным, а еще сильней – как она сумела добраться без особых сложностей до издателя, а тот ее напечатал, не слишком придираясь, ибо рассудил, вероятно, – какие уж тут придирки при таком-то гонораре.

Этот текст, сказал он, был переполнен нелепостями, несообразностями, логическими нестыковками, внезапными и абсурдными сломами ритма, всякого рода откровенными глупостями, но при всем при том – тут он слегка напыжился – содержал кое-какие гениальные идеи, забавно порожденные этими самыми глупостями. Роман свой он помнил лишь частично, память о нем была какой-то водянистой, словно набухла влагой бесконечных порций джина с тоником, которые он поглощал непрерывно, сочиняя эти намеренно окольные воспоминания своего чревовещателя.

Высказав нам все это – прозвучало, надо сказать, неким перебором – он, что называется, замкнулся в молчании. Ана, судя по ее виду, пришла в совершеннейший восторг, и это вселило в меня такое раздражение, что на память мне пришли недавние признания самого Санчеса: он, дескать, готовит к печати автобиографическую тетралогию в стиле норвежца Кнаусгора[12].

– Возможно ли это?! – почти беззвучно вскричал я, подумав об этом.

Санчас и Ана уставились на меня, не понимая, да, впрочем, и не больно-то стараясь понять, что же такое вдруг предстало моему мысленному взору – из чего я заключил, что это их не больно-то интересует. А подумал я про «Вальтера и его мытарства»[13] потому, что эта книга не была вовсе мне незнакома. Запомнилось, что кое-где она была удивительно прекрасна, а кое-где – бессвязна и хаотична: во всяком случае, я уверен, что она была не окончена. Если не ошибаюсь, я бросил ее на середине, потому что начал уставать от того, что каждая глава воспоминаний чревовещателя Вальтера содержала абзац-другой, никак не связанный с прочим текстом, и, опять же если не ошибаюсь, в интервью по выходе книги говорилось, что эта путаница намеренная и объясняется «требованиями сюжета».