Макамы

— Когда научился я добро отличать от зла и понимать, какие последствия влекут за собою мои дела, к слушанью проповедей я пристрастился и от речей дурных отвратился, чтоб узорами добродетели разукрасить свои деяния и зашить прореху порока на их одеянии. Душе своей путь я наметил правый, погасил в ней уголь дурного нрава и, презрев дары заблуждения, стал я праведником без принуждения — в этом видел я для себя услаждение.

Чистый, без пагубных страстей, прибыл я в город Рей[149], различая четко, где правда, где ложь, какой поступок дурен, а какой хорош. Однажды поутру я увидел: бежит народ, толпа за толпой, как саранчи поднявшийся рой или словно табун скаковых лошадей, и вихрится пыль по следам людей. А бегущие призывают друг друга поторопиться, чтобы проповедью насладиться: проповедника нового славят они до небес — словно сам Ибн Самун[150] перед ними воскрес! А когда мне хочется проповедь услыхать, меня не может ничто удержать — не мешают мне ни крики кричащих, ни давка давящих. Я пустился за всеми, не зная преграды, как верблюд, приставший к чужому стаду, от людей ни на шаг не отставал, словно кто-то меня на ту же нить нанизал. Вот вижу: поток людской собрал — тех, кто велик, и тех, кто мал, тех, кто приказывает и повелевает, и тех, кто слушает и исполняет. А посредине, меж лиц просветленных, отсветом благости освещенных, старец, будто бы месяц согбенный, в одежде отшельников неизменной, а в устах его громко поученья звучат — такие, что камень любой смягчат! Этой речью полезной старец умы пленил. Вот что он говорил:

— О сын человеческий! Почему лишь обман тебя манит и радует то, что тебе вредит? И отчего твой ум развлекает лишь то, что тебя закабаляет? И сердце твое к себе привлекает лишь тот, кто тебя превозвышает? Ты за тем гоняешься, что тебя угнетает, ты о том забываешь, что полезно бывает! Одежду жадности ты надел на себя, лук вражды натянул, душу свою губя. Ты достатком дозволенным не дорожишь, от запретного не бежишь, добрым проповедям не внемлешь, поучения не приемлешь, и мечешься ты, страстям потакая, словно верблюдица слепая. К добыванию благ ты ищешь средства, тянешься к чужому наследству, гордость богатством поселилась в твоей груди, и ты не думаешь, что тебя ждет впереди. В погоне за суетным ты не ведаешь меры, стремясь насытить две ненасытных пещеры.

Подумай о том, что завтра ты будешь без помощи брошен и Аллахом отчет с тебя будет спрошен! Где лев, где газель — разве смерть разбирает? Или ты думаешь — взятки она принимает? Но нет! Не расплатишься с судьбою своей — ни денег не примет она, ни сыновей! И помогут жителям могил лишь поступки богоугодные, которые каждый на земле совершил. Лишь тому уготованы сады блаженства[151], кто поучается, ища совершенства, и тому, чья душа, поучению верная, от порочных страстей удержана. Знай: человеку вкусить придется только то, чего он своим стараньем добьется, а кто усерден в божьих делах — его усердие усмотрит Аллах[152]!

Тут старец громко стихи запел — восхваление праведных дел:

Твоей жизнью клянусь — не поможет богатство
Мертвецу под плитою могильной ограды.
Щедро деньги расходуй в угоду Аллаху —
Не лишит он тебя справедливой награды.
Ты добром отвращаешь превратности рока,
Что своими когтями терзать тебя рады.
Строит козни судьба и безжалостно губит
И великих и малых, не зная преграды.
А душа тебе только дурное внушает
И готовит тебе униженья наряды.
Ты противься душе, божий страх сохраняя,
Чтобы ввел тебя бог во врата вертограда!
В прегрешениях кайся, облей их слезами,
Словно облако, полное ливня и града!
Бойся смертного часа, приход его страшен,
Вкус его колоквинта[153]

 — не вкус винограда!И дворцы и сады он заставит покинуть
И в могиле лежать среди тлена в смрада.
Торопись же исправить ошибки земные
До свершенья последнего в жизни обряда!