Макамы

С тех пор стал я случай искать, чтоб вновь Абу Зейда повидать. И вот, снарядившись в путь, я отбыл в Серудж, чтоб на старца взглянуть. И очутился я с ним рядом, в час, когда он был занят священным обрядом: у михраба[372] в мечети он стоял и пред толпой молитву читал. Он был в шерстяную абу одет, которой было не меньше ста лет. При виде старца я страх испытал, как тот, кто в логово льва попал: на лице Абу Зейда я увидел искреннее смирение — и долго не мог унять волнения.

Когда он кончил молитву читать и четки перебирать, он кивнул мне, ничего не сказав, ни о нынешних, ни о прошлых делах вопроса не задав, и так прилежно и рьяно вновь принялся за чтенье Корана, что я позавидовал его усердию в достижении божьего милосердия. Абу Зейд беспрестанно поклоны бил — всецело Аллаху покорным был, падал ниц и снова поднимался, в пояс кланялся и выпрямлялся, на колени старательно опускался — предписаниям Аллаха повиновался и с вечерней молитвой лишь под утро расстался. Потом Абу Зейд в свой дом меня пригласил и пищей простою угостил. Затем в молельню он удалился и, с Аллахом беседуя, там находился до тех пор, пока не взошла заря, благочестивцу отдых даря. Завершая молитву, он богу хвалу воздал, покойную позу на ложе принял и такие стихи нараспев сказал: