В избе тот сразу прижался к Макарычу. Вцепился, как когда-то, в его руку. В лицо заглянул:
— Я насовсем твой?
— Истинно мой.
— Домой хочу.
— По свету отправимси.
— Сейчас.
— Дорога паршивая. Марье плохо станет. Погодим малость.
Колька с тяжелым вздохом сел рядом. А у Макарыча с души ком свалился. Понял: не сговорил, не сманил Акимыч пацана.
Марья приготовила Кольке постель. Позвала. Тот лег. Но не уснул. В избушке словно что-то надорвалось.
— Може, перетолкуем? — предложил старик Макарычу.
Вдвоем они вышли из избы.
— Ты внучонка оставь.
— Не сума переметная. Дите. Свой разум имеет. К мине привык. Тя позабыл. Отдать не могу.
Прикипел к ему. Да и на што тибе? Ученье мальцу надобно.
— выучил своево. Себе ж на шею.
— Оне разный, потому не обессудь. К тибе Кольку не тянет.
— Почему ты хулишь меня? Почитай, сколь годов минуло? Осмотреться ему надо. Тебе-то нынче легше. Марья есть. А у меня?
— То Господь рассудит. Схочет, нехай останетца, — дрогнул голос Макарыча.
— Не уломал я. Ты подмогай. Марью-то тебе я сговорил. Колька-то мне все ж свой, кровный. Иль души в тебе нет?
— Будя! Как сам порешит. Силом мил не станешь, — рубанул Макарыч.
Взъерошенные, что коты после драки, вошли они в избу.
Марья не спала.
— Тихо! Плохо парню-то, жар у него появился. В горячке мается.
Все склонились над Колькой. Во сне он тихо постанывал. Лоб и волос взмокли.
— Скорей, Серый! Отец, погоди меня! — закричал он неожиданно громко.
— Пробудить надо. Снадобья дам. Нехай охолонет.
— Колюшко, — тронул за плечо Макарыч.
Тот враз открыл глаза. Глянул непонимающе.
— Подымись-ко.
Акимыч достал из-под стола запыленную банку. Налил из нее. Протянул мальчишке.
— Не хочу.
— То женьшень. Попей маленько.
Сделав несколько глотков, мальчишка подозрительно оглядел всех и спросил:
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—