Македонский Лев

Эпаминонд расхохотался. — Если бы все наши парни были как ты, то я бы не сомневаясь последовал совету Пармениона. Но они не такие, Пелопид. Ты… особенный — может быть даже уникальный. Я не могу пойти на риск.

— Спроси себя, почему, — предложил Пелопид.

— Ты знаешь почему. Всё, над чем мы работали, ставится под удар.

— Это не ответ, и ты знаешь об этом. Хороша стратегия или нет. Ты не можешь поменять сражение на что-то другое. Говоришь, что если бы не было выхода, то ты бы попробовал этот план?

— Скорее всего, да. — Эпаминонд засмеялся. — Но, сказать по правде, я напуган до самых печенок.

— Подумай вот о чем: если бы Парменион не разгадал, что спартанцы готовят вторжение, то у тебя бы не было армии, чтобы перекрыть подступы к Коронее. И даже при этом, они захватили Кревсия и наши драгоценные триремы. Это был удар по нашей гордости — и по нашей боеспособности. Лига расшатана. Если не получим сокрушительный удар, нам все равно конец. Фивы падут. И в этот раз Агесилай поклялся разнести город до основания и продать каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка в рабство. Я не хочу дожить до этого часа, чтоб увидеть всё своими глазами. А ты?

Эпаминонд резко встал. Его правое колено затекло, и он растер его, согревая. — Даже если я соглашусь, — сказал он, — нам ни за что не убедить остальных Беотархов.

— Я уже убедил Бахилида из Мегары. Вместе с тобой, это уже трое из Семерых. Мы победим в голосовании, я уверен.

— Такая тактика никогда еще не применялась, — заметил Эпаминонд.

— Кстати, применялась, — возразил Пелопид с серьезным лицом. — Парменион сказал мне, что он однажды именно таким манером выиграл в Спарте какую-то игру.

Краткий миг Эпаминонд просто стоял и глядел на своего давнего, закадычного друга, а потом вдруг начал смеяться. Пелопид присоединился, и эхо их гогота разнеслось надо всем молчаливым лагерем.

***

Был почти полдень, когда спартанцы и их союзники выступили на середину равнины, перестроившись в боевой порядок и криками провоцируя беотийцев, чтобы те напали на них.

Эпаминонд глянул направо и посмотрел на свою армию, готовую выступить. На крайнем правом фланге феспийцы под началом Иктина формировали свою фалангу за Парменионом и его четырьмястами конниками. В центре расположился Священный Отряд, а за ними — копьеметатели и лучники. Сам Эпаминонд стоял в пятом ряду Фиванского контингента, насчитывавшего четыре тысячи человек, хорошо защищенных нагрудниками, шлемами, юбками из обитых металлом полосок кожи и бронзовыми поножами, прикрывающими голени. Каждый воин держал тяжелый деревянный щит, обтянутый кожей и обитый бронзой. Эпаминонд обнажил свой короткий сверкающий меч, вскинул щит, и голос его зазвенел.

— Вперёд! За Фивы и Славу!

Армия начала движение.

Фиванский полководец попытался сглотнуть, но во рту было сухо. Он почувствовал, что сердце застучало как боевой барабан, и напряжение было таким, что ноги дрожали, когда он пытался держать шаг с теми, кто шел по обе стороны от него. Теперь пути назад не было.

Во время совета долго вылетали в ночь горячие аргументы участников, и один курьезный случай при этом отнюдь не помог в споре. Когда Эпаминонд вошел в шатер и сел, чтобы говорить с Семью военачальниками, стул под ним сломался, уронив его на пол. Сначала лишь нервный смех встретил его падение, но потом Иктин сказал: — Это дурной знак, Эпаминонд. Очень дурной. — Остальные Беотархи нервно переглянулись.

— Да, это знак, — проворчал Эпаминонд, поднимаясь. — Нам был дан знак не сидеть сложа руки, а стоять, как надлежит мужчинам. — И тогда он изложил план сражения.

— Ты не продумал весь план до конца, — сказал Иктин. — Спартанцы смертоносны. Уж если мы должны атаковать, то дай нам ударить в их левое крыло, где стоят орхоменяне. Разбить их союзников и отрезать Клеомброта.

— И как ты думаешь, что будет делать Клеомброт, пока вы продвигаетесь к его левому флангу? — Спросил Эпаминонд. — Я скажу тебе: он бросит свои отряды в атаку и разобьет нас. Нет, я намереваюсь ударить в голову этой змеи.

Споры продолжались почти до самого рассвета. Бахилид из Мегары и Пелопид поддерживали его, но у них не было большинства до тех пор, пока они не убедили Ганея из Платей.

Теперь, маршируя вниз по длинному склону к равнине, Эпаминонд никак не мог избавиться от сожаления о своем решении. Долгие годы он замышлял и планировал, рискуя жизнью, чтобы освободить любимый город. Но теперь, если он окажется неправ, город будет уничтожен — разрушат статуи, снесут дома — пыль истории будет виться над пустынной Кадмеей. Его ладонь вспотела, сжимая меч, и он почувствовал, как ручейки пота бегут по спине.

На четверть мили впереди молча ожидали спартанцы, расположившие войско широким полумесяцем. Справа хорошо был виден в окружении телохранителей спартанский военный правитель, Клеомброт, одетый в золоченую броню.