Македонский Лев

Вдвоем юноши прошли вверх по каменистой тропе к Святилищу Аммона, маленькому круглому сооружению из белого камня, перед которым стояли мраморные гоплиты. Отсюда Парменион мог видеть Священное Озеро и, уже за городом, Храм Афродиты, богини любви.

— Ты волнуешься? — спросил Гермий, когда они сели у мраморных статуй.

— Желудок завязывается узлом, но разум спокоен, — ответил Парменион.

— Какое построение будешь использовать?

— Новое, — и Парменион вкратце изложил свой план.

Гермий выслушал молча, а потом закачал головой.

— Ты не должен делать этого, Савра! Прошу, послушай меня! Это немыслимо!

Удивленный реакцией друга, Парменион хохотнул:

— Это же всего лишь потешный бой, Гермий. Деревянные солдаты и игральные кости. Не самая значительная победа, так ведь?

— Да, да, но… они никогда не допустят этого. Боги, Савра, неужели ты не видишь?

— Нет, — ответил Парменион. — Так или иначе, кому это важно? Никто не высидит двухчасового состязания. Победа или поражение — все будет решено в считаные минуты.

— Я так не думаю, — прошептал Гермий. — Давай-ка возвращаться.

Двор дома Ксенофонта был полон людей, гости занимали сидения напротив западной стены, где они могли сидеть в тени. Парменион беспокоился о том, что выдает своим латаным-перелатаным хитоном собственную бедность; но у его матери был лишь один маленький земельный надел, и при том скудном доходе, что она получала, ей надо было изыскать деньги на еду и одежду и оплачивать занятия Пармениона. Все юноши Спарты должны были обеспечивать себя едой и проживанием, и неспособность платить значила потерю статуса. Когда нищета обрушивалась на семью, все ее члены теряли не только право голосовать, но лишались также права называться спартанцами. Это был величайший позор, какой только мог постичь мужчину. Выдворенный из бараков, он должен был наняться на работу и стать немногим лучше илота.

Парменион отряхнулся от мрачных мыслей и взглянул на будущее поле боя — квадрат в десять футов шириной, покрытый песком. Тут же стояли рядами вырезанные из дерева солдаты. Золото слева, Кровь справа. Выцветшие и не украшенные, они по-прежнему были прекрасны. Спустившись вниз, он поднял первый ряд Золотых гоплитов; они были вырезаны из белого дерева, но годы сделали их желтыми. В линии было только десять фигур, прикрепленных к маленькой планке, но они изображали сотню тяжеловооруженных воинов, сжимавших круглые щиты, копья и короткие мечи. Они были вырезаны тщательно, вплоть до кожаных юбок и бронзовых гребней. Только их шлемы на сегодня устарели: прикрывающие лица и украшенные плюмажем, они были отменены тридцать лет назад. Но эти фигуры были древними и почти священными. Великий Леонид по легенде использовал их, когда выиграл Одиннадцатые Игры.

Парменион оставил спартанский строй и перешел к скиритаям. Они были вырезаны не столь тщательно и не были такими уж старыми. У них не было копий, и носили они круглые кожаные шапки.

Тень упала на Пармениона. Он поднял глаза и увидел высокого человека в желтой, вышитой золотом тунике. Он редко видел столь безупречно выглядящего воина: золотые с серебром волосы, голубые, как летнее небо, глаза.

Человек улыбнулся ему: — Ты, должно быть, Парменион. Добро пожаловать в мой дом, юный командир.

— Благодарю, господин. Оказаться здесь — великая честь.

— Да, это правда, — согласился Ксенофонт. — Но ты заслужил эту честь. Пойдем со мной.

Парменион последовал за Ксенофонтом в темный альков, украшенный чудесными изображениями пурпурных цветов, покрывавших стены подобно царской мантии.

— Жребий уже брошен, и тебе выпало сделать ход первым. Скажи мне, какие три первых приказа ты отдашь, — сказал Ксенофонт.

Парменион глубоко вздохнул. Кажется, впервые нервы подводили его, и он понял, что смотрит назад, на толпу во дворе. В реальном сражении, лишь начнется схватка, быстрая смена стратегии почти невозможна, ибо не удастся перестроить тысячи воинов, которые уже отчаянно бьются, звеня мечами и сшибаясь щитами с неприятелем. Вот почему в Игре первые три приказа передавались судьям, и таким образом участник состязания не мог внезапно поменять свое решение, увидев более сильный ход со стороны своего противника.

— Я жду, молодой человек, — прошептал Ксенофонт.

Парменион обратил горящие синие глаза на величественного афинянина. И ответил ему, следя за реакцией пожилого мужчины.

Ксенофонт выслушал невозмутимо, потом усмехнулся и покачал головой.

— Вмешиваться с советами — не дело Старшего Судьи, так что я скажу лишь, что если Леонид изберет одну из четырех — или, может быть, пяти — возможностей, ты будешь катастрофически разбит. Ты, конечно же, учел это?

— Да, господин.

— А учел ли ты также вопрос традиции и спартанской гордости?

— Я желаю только выиграть сражение.

Ксенофонт поколебался. Он уже превысил свои полномочия. Наконец, он вздохнул и вернулся к ритуалу.