Македонский Лев

Парменион отвернулся от него и быстро прошел к Царю, который сгорбившись сидел на троне с серым от пережитого горя лицом и потускневшим взором. Все два дня с момента пропажи принца он не спал. Три тысячи гвардейцев прочесывали весь город, каждый дом от чердака до подвала. Всадники разъехались по стране в поисках вестей о тех, кто путешествует с ребенком или детьми.

Но Александра и след простыл.

— Государь, — обратился к нему Парменион.

— Что? — Царь поднял взгляд.

— Часовые, которых казнили. Они что-нибудь сказали?

Филипп пожал плечами. — Они говорили какую-то чепуху, невероятную ложь. Я даже вспомнить не могу. Что-то там о звездах… Расскажи ему, Аттал.

— Для чего, государь? Это не приблизит нас к возвращению принца. Его спрятали где-то с целью получения выкупа; кто-то свяжется с нами.

— Всё равно расскажи ему, — велел Филипп.

— Они говорили, будто бы коридор исчез и мощный ветер сдул их с ног. Всё, что они якобы видели — это только звезды, да слышали, как принц кричит как будто издалека. Оба клялись в этом; как лунатики.

— Возможно и так, Аттал, — тихо проговорил Парменион, — но если бы на кону была твоя жизнь, стал бы ты выдумывать такую нелепую ложь?

— Конечно нет. Думаешь, они правду сказали? — Аттал усмехнулся и покачал головой.

— Я не имею представления, где тут правда… пока что. Однако стража ворот сообщает, что никто не проходил мимо них. Часовые на внешних стенах не докладывали о криках или воплях. Но принц исчез. Ты опознал труп?

— Нет, — ответил Аттал. — Он разложился почти что в прах.

— Проверили рабов, кто из них отсутствует в доме?

— С чего ты решил, что это был раб? — спросил Филипп.

— Всё, что от него осталось, это туника. Это была дешевая ткань — слуга и тот бы оделся получше.

— Дельное замечание, — сказал Царь. — Проверь это, Аттал. Немедля! — добавил он, когда воин попытался заговорить. Аттал, с побагровевшим лицом, поклонился и вышел из тронного зала.

— Мы должны отыскать его, — сказал Филипп Пармениону. — Должны.

— Найдем, государь. Я не верю, что он погиб. Если это было причиной исчезновения, то мы бы уже нашли его тело.

Филипп поднял взгляд, его единственный зеленый глаз сверкнул диким светом. — Когда я найду тех, кто за это в ответе, они будут страдать так, как еще никто на свете не страдал. Я уничтожу их — и их семьи, и их город. Люди будут говорить об этом тысячи лет. Клянусь.

— Давай прежде найдем ребенка, — проговорил Парменион.

Царь, похоже, его не услышал. Почесывая слепой глаз, он поднялся с трона со сжатыми до побелевших костяшек кулаками. — Как это могло случиться? — процедил он. — Со мной? С Филиппом? — Парменион хранил молчание, надеясь, что убийственный гнев скоро пройдет. В этом состоянии Филипп был всегда непредсказуем. Спартанец не рассказал ему о персе, Парзаламисе, и заставил Мотака поклясться в сохранении тайны. Не важно, что думал Филипп, Парменион знал, что македоняне еще не готовы к войне с Персидской империей. Труп Парзаламиса тайно закопали в имении, и, хотя убийства трех головорезов не удалось скрыть от Царя, никто не знал, откуда они прибыли и кто их подослал.

Рана в бедре Пармениона зудела, пока он стоял и молча наблюдал за Царем, и он тщетно пытался почесать ее через льняную повязку. Филипп заметил это движение — и усмехнулся.

— Хорошая работа, Спартанец, — произнес он, и напряжение сошло с его лица. — Убить троих — это подвиг, вне всяких сомнений. Но сколько раз я советовал тебе поставить стражу в своем имении?

— Много раз, государь, и отныне я последую твоему совету.

Филипп снова расположился на троне. — Хвала богам, Олимпиады здесь нет. И я молю Зевса, чтобы мы разыскали ребенка прежде, чем весть достигнет Эпира. Не то она явится сюда как взбешенная Гарпия, грозя вырвать мне сердце голыми руками.

— Мы его найдем, — пообещал Парменион, добавив в свой голос уверенности, которой сам отнюдь не испытывал.

— Мне не стоило убивать часовых, — сказал Филипп. — Это было глупо. Думаешь, в этом было замешано чародейство?

— Мы многого не знаем, — ответил Парменион. — Кем был тот человек в спальне? Почему при нем был кинжал? Было ли его задачей убийство? И если да, то был ли он один? Что же до часовых… что они хотели сказать, говоря о звездах? В этом мало смысла, Филипп. Если бы мальчика убили, мы бы обнаружили тело. А так, зачем его похитили? Выкуп? Кто живет так долго, чтобы промотать такое состояние? Давай, в качестве аргумента, предположим, что вина лежит на олинфянах. Они не дураки. Знают, что войско Македонии обрушится на них с огнем и мечом; и земли Халкидики будут залиты кровью.

— Афины, — пробормотал Филипп. — Они готовы на всё, чтобы причинить мне боль. Афины… — Парменион вновь заметил отсвет в глазу, и заговорил очень быстро.

— Я так не думаю, — тихо сказал он. — Демосфен прекрасно разыгрывает твою тираниюи твои предполагаемые пороки. Его медоточивые речи соблазняют многие меньшие города. Как бы он выглядел, окажись детоубийцей? Нет. Если бы Афины подослали головорезов, их целью был бы ты, а не Александр. Что сказала ясновидящая, когда ты встретился с ней?