Македонский Лев

- Думаю, я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, - прошептал Парменион, - и я не забыл того, что обещал. Позволишь ли мне поехать в Спарту в последний раз и попрощаться с Дераей?

Леонид покачал головой. - Ошибаешься, друг. Я прошу тебя остаться. Теперь так много дел ждет впереди. Кто еще может стать Царем Спарты? Тимазион? Он захочет пойти войной на Коринф и Мессению. Он захочет покарать наших врагов, и посеет новое зло. Ликон - слишком молодой и твердолобый. А больше никого и нет.

- Ты недооцениваешь себя. Из тебя вышел бы превосходный Царь.

Леонид усмехнулся. - Нет, Парменион. Я - воин, и этого мне достаточно. Подумай о том, что я тебе сказал. Ты нужен нам здесь.

Офицер ушел в ночь, обходя пляшущие огни костров, которые освещали поле битвы. Парменион стоял в молчании, осматривая равнину, как вдруг чья-то рука коснулась его плеча. - В его словах есть толк.

Парменион кивнул. Филипп убрал руку, и они пошли вдвоем, обходя бивачные костры, вокруг которых спали усталые спартанцы.

- Тебя здесь ждет хорошая жизнь, Парменион. Здесь тебя чествуют как спасителя. Ты мог бы построить империю.

- Мне не нужна империя, государь. И я никогда не желал быть Царем. - Спартанец вздохнул. - Это не мой мир.

- Ты знаешь, как сильно ты мне нужен, и, клянусь Аидом, будет больно потерять тебя. Но обдумай всё как следует, - посоветовал Филипп.

- Обдумаю. Но скажи, как же ты стал Шлемом?

Филипп выругался, потом рассмеялся. - Через день после того, как ты уехал, ко двору прибыл человек, сказав, что у него для меня есть известия об Александре. Поскольку он настаивал на разговоре с глазу на глаз, его доставили в темницу. Естественно, обыскали, но оружия при нем не оказалось. И вообще, кроме одежды у него был лишь небольшой кожаный мешочек, а в нем - камень с золотыми прожилками. Амулет на счастье, как сказал незнакомец. Он вошел в мои покои - и это последнее, что я могу вспомнить. И я не знаю, зачем он лишил меня памяти и сделал мое лицо металлическим.

- Сдается мне, человеком тем был Аристотель, - сказал Парменион, - и я не могу сказать, зачем он оставил тебя в неведении, кто ты есть, но металлическое лицо - это прекрасная защита. Если бы в тебе узнали Филиппоса, то жизнь твоя была бы коротка.

- Филиппос, - прошептал македонянин, давая этому имени повиснуть в воздухе. - Неужто он был мной? Думаешь, я мог бы стать таким же? Разрушителем, демоном?

- Нет, государь. Он был одержим. Его вел могущественный дух Тьмы.

- Даже если так, его армия прошла почти по всему миру точно так же, как моя немного ранее. Нехорошее чувство посещает, когда видишь такие зверства с точки зрения жертвы.

- Да уж, - подтвердил Парменион.

Филипп хмыкнул. - Пожалуй, - согласился он. - Когда вернемся домой, я пересмотрю свои планы. Дипломатия станет ключом ко всему. Я стану убеждать Афины, Спарту и Фивы сделать меня верховным лидером Греции. И лишь тогда пойду войной на Персию. Я никогда не стану Филиппосом, Парменион. Никогда.

- Не сомневаюсь в этом, государь. Мне никогда не казалось, что это может случиться.

- Не называй меня государем. Здесь ты - Царь, а я - простой солдат.

- От старых привычек избавиться нелегко... Филипп.

Македонянин посмотрел Пармениону в глаза. - Я никогда не забуду того, что ты сделал для меня и моего сына. Ты замечательный друг, Парменион; лучшего и пожелать нельзя. - Расстегнув ожерелье, которое защищало его разум от Царя-Демона, он вновь надел его на шею Пармениона.

Внезапно смутившись, Парменион ничего не сказал в ответ, и Царь рассмеялся, сильно похлопав его по плечу. - Ты всегда смущался, слыша похвалы, Спартанец. Идем, отпразднуем эту победу и напьемся как следует вместе.

Но когда они вернулись в шатер, Аттал уже спал на лежанке, а всего после одного кубка вина, выпитого в приятной слуху тишине, Филипп сообщил, что устал, и повалился спать прямо на пол.

Какое-то время Парменион лежал без сна, в смешанных мыслях, и в его сознании почти с калейдоскопной быстротой кружили образы. Дерая, Федра, Фина, Александр, Леонид... Два мира и две жизни на выбор. Царь или генерал. Дерая или Федра? Последнюю он не любил, но она родила ему детей, и долг велел ему возвращаться.

В Тартар этот долг, подумал он! Разве я не имею право на счастье?

Но тут он вспомнил об Александре и о чудовище, что сидело в нем. Новый Филиппос затаился и ждал, готовый выбросить великое зло в его мир.

- Я не могу остаться, - прошептал он.

И несказанная печаль охватила его. 

Гигантовы Врата

Александр сидел один на бережку окруженного деревьями озера, глядя вверх на вершину холма слева от себя. На ней, темнея в лунном свете, стояли близнецы-столпы Гигантовых Врат, а на них лежала мраморная перемычка, сплошь покрытая письменами, ни формы, ни языка которых Александр никогда еще не видел.