Махабхарата. Рамаяна

Сказал он: «Пусть наши покроются руки
Позором, и пусть опозорятся луки,

За то что тебя обрекли мы трудиться,

Что руки в мозолях твои, о царица!

Хотел я начать на глазах у Вираты

Побоище ради великой расплаты,

Но старшего брата увидел я рядом, —

Меня удержал он косым своим взглядом.

А то, что доселе с возмездием правым,

С погибелью мы не пришли к кауравам,

Что, царство утратив, живем на чужбине, —

Стрелою сидит в моем сердце поныне!

Жена дивнобедрая, будь справедлива,

Избавься от гнева, от злого порыва.

Юдхиштхира, Царь Правосудья высокий,

Умрет, если эти услышит упреки,

Иль Арджуна, Завоеватель Добычи,

Иль два близнеца — и пастух и возничий —

Погаснут, — погибну, их смертью сраженный!

Ты вспомни, как прежде вели себя жены.

Суканья была всей душою невинной

С супругом, что в куче лежал муравьиной [41];

Пошла Индрасе́на и лесом и лугом

За старым, за тысячелетним супругом [42];

Царевна, чье имя досель не забыто,

Скиталась с супругом прекрасная Сита [43];

Измучена ракшаса злобой упрямой,

Шла Рамы супруга повсюду за Рамой;

Отвергнув тщеславье, корысть, любострастье,

Верна Лопаму́дра осталась Агастье [44];

У женщин таких и тебе, о царица,

Супружеской верности нужно учиться.

За горем последует вскоре отрада:

Терпеть полтора только месяца надо,

Тринадцать исполнится лет, — и по праву

Ты славу опять обретешь и державу».

А та: «Я страдаю и горько рыдаю,

Но разве Юдхиштхиру я осуждаю?

Оставим былое, Бхима знаменитый,

В лицо настоящему зорко взгляни ты.

Царица всегда опасеньем объята,

Что прелесть мою возжелает Вирата,

И Кичака, зная тревогу Судешны,

Ко мне пристает, многолживый и грешный.

Безумным от страсти он стал, и сказала

Я Кичаке, гнев затаив свой сначала:

«Страшись! Пять мужей у меня, и с тобою

Гандхарвы расправятся с яростью злою».

«Сайрандхри! — сказал он, исполнен порока, —

Гандхарвов твоих презираю глубоко.

Пусть будет не пять их, а тысяча даже, —

Я их уничтожу в сраженье тотча́с же!»

Сказала я: «Пусть ты победами славен,

Но разве гандхарвам ты силою равен?

Ты жив, от погибели мною спасенный,

Затем что добра почитаю законы».

В ответ рассмеялся не знающий срама,

Законы добра отвергая упрямо,

Но если меня этой страстью слепою

Он вновь оскорбит, — я покончу с собою.

Погибнет добро, хоть добра вы хотите,

Лишитесь жены, хоть условие чтите.

Жену ограждая, детей ограждают,

Детей ограждая — себя утверждают.

«Для воина, — учат нас брахманы свято, —

Единый закон — умертвить супостата».

Пред взором Юдхиштхиры и Бхимасены

Ударил меня сластолюбец презренный.

Не ты ль меня спас, о душою великий,

От ракшаса злого и Синдха владыки?

Пойди — и да будет разрублен на части

Сей Кичака, грешной исполненный страсти.

Его размозжи, как о камень посуду,

Тогда лишь обиду и горе забуду.

А если взойдет над вселенною утро,

Увидев: остался в живых Сутапутра, —

Умру я от яда: и смерть мне — отрада,

Коль жить под владычеством Кичаки надо!»

Супруга припала к груди его с плачем,

И он ее словом утешил горячим,

И, губы кусая, сказал: «Ради мести

Убит будет Кичака с близкими вместе.

Тая отвращенье, с любезною речью,

Пойди и назначь в эту ночь ему встречу.

Для танцев воздвиг помещенье Вирата,

Где пусто становится после заката,

И есть там постель, и на этой постели

Я Кичаку к предкам отправлю отселе.

Никто пусть не знает, что с ним в это зданье

В условленный час ты придешь на свиданье».