Махатма Ганди

Результаты «сомнительны», когда перемен добиваются силой (и будущее подтвердит правоту Ганди, поскольку сила, поставленная на службу уравниловке, привела к величайшим преступлениям в истории — в России, в Китае, в Северной Корее, в Камбодже). Но если обратиться к другим средствам (любви), общество преобразится не менее радикально. Задаться вопросом о достигнутом успехе — значит поставить вопрос об эффективности ненасилия — дебаты, на взгляд Ганди, совершенно неуместные. Ибо даже провал не мог поставить под сомнение ценность абсолютного закона, он говорил лишь о несовершенстве того, кто его применяет. «Тактика ненасилия стала для него единственно верной; если ее правильно применять, она непогрешима. Утверждать, что для нее необходимы особо благоприятные условия и что ее можно применять лишь при определенных обстоятельствах, значило… отрицать ее универсальность и непогрешимость»[255]. Вывод, недопустимый для Ганди.

Если начать рассуждать об универсальности ненасилия, потребуется написать несколько томов. Нельсон Мандела[256] видел в ней необходимость, способ противостоять гораздо более могущественному государству, то есть стратегию, а не моральный принцип: «Я считаю ненасилие гандиевского образца не ненарушимым принципом, а тактикой, которую надлежит использовать, когда того требуют обстоятельства». Однако в основе различных антирасистских протестных движений, что в США с Мартином Лютером Кингом и движением за гражданские права, что в Южной Африке с Африканским национальным конгрессом (АНК) и Нельсоном Манделой, лежало совершенно гандиевское рассуждение, хотя жестокие репрессии и вынудили АНК пройти через период «вооруженной борьбы». «Психологически ненасилие имело огромное значение для чернокожих, — писал Мартин Лютер Кинг. — Ибо борясь за то, чтобы отвоевать и утвердить свое достоинство, они заслуживали и приобретали уважение к самим себе». Аун Сан Су Чжи, «Ганди из Бирмы», как ее называли, пламенная буддистка, тоже отталкивается от гандиевского ненасилия, но, несмотря на сочувствие всего мира ее позиции (она получила в 1991 году Нобелевскую премию мира), она не помогла разжать тиски яростной диктатуры, не имеющей ничего общего с либеральной Англией, с которой сражался Ганди, к тому же поддерживаемой и вооружаемой Китаем. Следует ли из этого заключить, как Мандела, что «пассивное ненасильственное сопротивление эффективно лишь в том случае, если ваши противники следуют тем же правилам, что и вы»? Эффективно, но при условии, что мир менее безразличен или менее раболепен, менее порабощен главенствующими экономическими интересами.

ВОЙНА

3 сентября 1939 года индийская пресса опубликовала заявление: «Я, Виктор Александр Джон, маркиз Линлитгоу, генерал-губернатор Индии… сообщаю, что между его величеством и Германией объявлена война». Вот так вице-король объявил о вступлении Индии в войну.

«Один-единственный человек, к тому же иностранец, представитель ненавистной системы, вверг 400 миллионов человеческих существ в войну, даже не спросив»[257]. Один-единственный человек решал судьбу миллионов людей; ни одному представителю народа не было дано возможности высказать свое мнение.

А с чего бы Индии вступать в войну? Конечно, конгресс, внешняя политика которого определялась Неру, безоговорочно высказался против тоталитарных режимов, приняв сторону жертв агрессии; конечно, он симпатизировал демократии и свободе. Эти два слова часто упоминались. В какой мере они соответствовали истинным целям войны? Да, о какой демократии, о какой свободе шла речь? О тех, которые защищали ради собственной выгоды, в своей собственной стране, отказывая в них другим — жителям колоний? «Индия не может примкнуть к войне, которая якобы отстаивает демократическую свободу, тогда как ей самой отказано в этой свободе, и она лишена даже той ограниченной свободы, какой обладала». В этом заключалась суть заявления, распространенного постоянной комиссией конгресса 14 сентября 1939 года. «Великобритания и Франция заявили, что сражаются во имя демократии и свободы, чтобы положить конец агрессии. Но в новейшей истории есть множество примеров постоянного противоречия между тем, что говорится (провозглашаемыми идеалами), и настоящими побуждениями и целями»[258].

Если в самом деле сражаются за демократию и за мировой порядок, основанный на демократии, тогда Англии следует положить конец империализму в ее собственных владениях. Если же она, наоборот, сохранит свое иго, несмотря на все просьбы и ожидания Индии, «если когти империализма по-прежнему вонзены в живую плоть» народа, не значит ли это, что для нее война — средство «отстоять статус-кво, империалистические владения, колонии, обеспеченные интересы и несправедливость»? В этой части света события воспринимали иначе.