Махно

Жаркий июльский день, густая демонстрация — шинели, бушлаты, куртки — прет и катится по Невскому. Поспешно сделанные плакаты и транспаранты над головами — все больше красные: «Вся власть советам!», «Долой министров-капиталистов!», «Мир без аннексий и контрибуций!».

В составе толпы — идет колонна анархистов, все больше черная и матросская, и лозунги всё белым по черному: «С угнетенными — против угнетателей!», «Анархисты — за тружеников против власти!», «Анархия — мать народного порядка!»

Махно подчеркнуто спокойно движется между Аршиновым-Мариным и красивым матросом, отрастившим себе длинные волосы. Матрос ловит взгляды барышень с тротуара, и Махно косится ревниво.

Трещит сверху пулеметная очередь. Крики на тротуарах! Бешеное и беспокойное движение в рассеивающейся колонне.

— Вон с того чердака! — матрос сдергивает винтовку и бежит.

— Погодь, — Махно выхватывает наган и бежит за ним.

Парадная закрыта. В арку, во двор, озираясь, дверь черного хода, лестница, наверх. Дверь на чердак и отрывистый стук пулемета за ней.

— Раз… два… три! — вдвоем они выбивают дверь и влетают в полутьму. Два офицера лежат за пулеметом, поворачивают головы.

Бац-бац! — дважды хлопает наган Махно, и одна голова падает. Второго пристреливает матрос.

— А ты ничего, — говорит матрос.

— Это ты ничего, — лениво отвечает Махно.

— О! Гордый. Это мы любим. Перекурим, что ли?

Внизу курят, раскинувшись на лавочке, через плечо матроса перекинута набитая лента от пулемета.

— Федор Щусь, — представляется матрос. На ленте бескозырки блестит: «Гавриилъ».

— Нестор Махно.

— Ты сейчас куда?

— Домой.

— А где встал?

— В Гуляй-Поле.

— Это где ж тако хорошее поле?

— А в Новороссии.

— И что там?

— Вольную анархическую республику хлеборобов организовать будем. Заглядывай, если что, флотский.

— А что. Здесь порядок наведем… на Черном море братве поможем. А там и заглянуть можно.

Глава седьмая Время счастливых надежд

1

В хате Махно мать и четверо ее сыновей сидят за столом. Время от времени заглядывают соседа и знакомые: поздравляют с возвращением младшего с каторги, выпивают и закусывают.

Делается тесно, потом начинает пустеть.

— За Емельяна, — говорит Махно и встает, и встают все, и выпивают не чокаясь.

Увеличенная местным фотографом карточка Емельяна на стенке в красном углу, в фуражке с кокардой и унтерских погонах он на той карточке, и георгиевский крестик слева на груди, и углы усов подкручены браво. На германской погиб Емельян, в пятнадцатом году, в Мазурских болотах.

— Не дожил братка до свободной жизни!.. — с бессильной страстью говорит Махно и бьет кулаком по столу, подпрыгивают и падают стаканы.

2

А вот грабят имение. Фщщщщщ! — полосует шашка перину, и снег летит из окна, кружась над двором.

Бах! — хлопает винтовочный выстрел, и третий глаз появляется в переносице старинного портрета. Мм-ме-е-е! — подает голос овца, тащимая за веревку.

Грузят на подводы кровати, комоды, трельяжи, стулья — с веселой натугой и матерком. Взлетает в небо старинное ночное судно — фарфоровое, расписное — и брызгает вдребезги под револьверной пулей.

В закромах зерно, картошка, колбасы, варенья — делят по-честному, поровну, и чубатые хлопцы осаживают толпу: «Осади, громодяне! Как не совестно, тетка, ты вже брала!»

И кто-то уже, оглянувшись, смаху въезжает ближнему в ухо и прибирает из его рук ременную упряжь с бляшками: «Ничо… обойдешься…» И тут же пули взрывают землю у его ног, добыча вываливается.

— А вот у своего брать нельзя, дядько, — улыбчиво и опасно поясняет Махно, суя наган в кобуру. — Анархокоммунизм — это не грабеж, а справедливость.

3

А вот грабят немца-колониста. Далеко в степь успела упылить запряженная парой линейка с родителями-стариками да детишками. Следя в чердачное окошко, немец раскладывает четыре гранаты и передергивает затвор карабина.

— Наверху! — говорит парень в солдатской шинели и расплюснутой в блин фуражке.

Нестройный густой залп, щепки летят от косяков, и в ответ кувыркается в воздухе граната.

— Ложись!!!

Взрыв вышибает стекла из окон, закладывает уши.

— Во боевой немчик, — одобрительно говорит Махно и встает, маша папахой: — Стой, хер колонист! Тебя никто не грабит. Это происходит народная революция для установления справедливости. Частью хозяйства поделишься с обществом, и работай себе дальше!

— А общество чем со мной делилось? — интересуется немец сквозь прицел.

— А кто батраков эксплатировал?! — негодует солдат и прикладывается: бац!

Бац! — стукает в ответ, и солдат складывается пополам и садится в пыль.

Следующий залп начиняет немца свинцом.

— Вот это, товарищи, настоящая буржуазия. Добро нажитое дороже жизни.

— Да? А ты бы за так отдал?

4

— Товарищи еврейские элементы торговли и производства. Мы предложили вам добровольно собраться, чтобы обсудить, как налаживать новую жизнь по справедливости.

— Разрешите вопрос, товарищ? По справедливости — это вы имеете в виду забрать все, или половину вам, а половину оставить нам, например?

Махно кашляет.