Махно

Н-ну: добро пожаловать! Сельцо Сеитово. Ядро отряда Григорьева и штабная сотня Махно. Расселись вокруг стола в хате командиры, и повели совет. Договаривались плоховато. Каждый тянул одеяло на себя и козырял заслугами. Махно был резок. Григорьев — приземистый, кряжистый, сорокалетний, увешанный амуницией, — медленно накалялся, сдерживаясь: за ним больше веса и силы!

— Ой, батько, батько! — как-то среди паузы сказал он, и еще не окончил фразы — ощутилось мгновенное нарастание тревожных движений: словно та фраза была сигналом.

Реакция Махно всегда была мгновенной:

— Бей атамана! — крикнул он, отпрыгивая от стола.

Сидевший напротив Григорьева махновский сотник штабной сотни Чубенко вскинул над столом взведенный револьвер и всадил Григорьеву пулю в лоб.

Штаб Григорьева был тут же расстрелян, конвой разоружен. Культпросвет Махно мигом сочинил и распространил листовку, с красочными деталями рассказывавшую, как Григорьев уже предался Деникину, за какие посулы и интересы, но бдительные бойцы разоблачили. Вот это и называется «Гражданская война»…

Печатному слову сильней всего верят неграмотные.

И то — рассудить крестьянину: какая выгода Махно убивать Григорьева? И селяне пошли под Махно. Пока ничово нэ трэба? И ладно. А свистнет — буду знать, кто батько: а еще можу и подумать тогда.

И анархическая республика вольных хлеборобов распростерлась на пол-Украины. И сотни тысяч бойцов — кто по домам, землю пашет да коней выпасает, а кто в строю.

Съезд и съест

И все бы хорошо, да что-то нехорошо, как прозорливо писал детсковоенный писатель Гайдар.

В Харькове, столице то есть Советской Украины, состоялся 3-й Всеукраинский Съезд Советов рабочих, стало быть, крестьянских, ну и красноармейских депутатов. «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!» — спели год как образованные комсомолки в красных косынках. Вот к коммуне съезд и гнул.

Вопрос о земле! Все бывшие помещичьи и кулацкие земли идут в собственность государства, и на них устраиваем сельскохозяйственные коммуны.

Стоп, туповато сказали крестьяне, услышав новость. Эти земли мы уже два года как поделили и пашем! Делили свои Советы, по справедливости. Поливали своим потом. За эту земельку кровь лили, били немцев, и офицеров, и панов, и гетмана, и Петлюру. Чего это — отдавать обратно государству?

А уж вот-то хрен вашему государству! — злобно сообщила вольная анархическая республика. Сами решаем, как жить!

В порядке симметричных политических мер в Гуляй-Поле собрался 3-й же Съезд Свободных Советов селянских депутатов — то есть съезд махновской республики. Батько сидел в президиуме. Президиум призывал прекратить матерные выступления, хоть бы и верные по существу.

Съезд попомнил большевикам и чрезвычайки с их расстрелами, и реквизиционные отряды для выгребания зерна, и диктатуру, и, короче, на резолюцию коммунистического съезда наложил свою: «Отказать!»

А вот это уже был бунт. И товарищи Ленин, Троцкий, Свердлов и компания стерпеть такого не могли.

Дыбенко прислал телеграмму, что съезд контрреволюционный.

Троцкий прислал приказ готовиться к походу на Румынию.

Нарком продовольствия с чудной фамилией Цюрупа прислал продотряды с телегами.

А вот патроны присылать как-то перестали. А они расходовались в постоянных боях с белыми и петлюровцами по рубежам махновской республики.

Крах: этап первый

Разведки работали хорошо. Линий фронтов как таковых не было. Люди ездили туда-сюда. Поезда ходили непредсказуемо, но обычно достигали пунктов назначения, даже в областях враждебной власти.

Деникин ударил в стык Южного фронта красных и армии Махно. И расслабившиеся повстанцы, оставаясь без патронов, отступали и таяли в воздухе, возвращаясь в облик разрозненных мирных селян. Наступление белых катилось на север могуче и неостановимо, как цунами.

Перед белым цунами катился мутный и жуткий вал слухов. Казнят, режут, вешают, насилуют! Казаки, кавказские конники, белые чехи и мстительные офицеры. Население снималось с нажитых мест и забивало дороги обозами со скарбом. Повстанческая армия задыхалась, зажатая в пробках.

Белые взяли Николаев! Екатеринослав! Харьков!

На станции, где был телеграф, Троцкий слал отчаянные и грозные телеграммы Махно: комдиву Махно всеми частями отходить на север! Оборонять Красную столицу — Харьков! Сохранять линию фронта!

На второй станции Махно телеграфировал о невозможности. На третьей — о несогласии повстанцев, где народ решает все. Наркомвоенмор разъярялся, и на четвертой станции телеграфист, обмирая и гогоча, под диктовку Махно послал товарищу Троцкому телеграмму затейливо матерную.

На пятой станции Троцкий объявил Махно вне закона. Как труса, дезертира, грабителя и нарушителя военных приказов.

И тут. И тут. И тут. Гигантский махновский табор, отбивающийся арьергардами от белых и кочующий на запад, пересекся с огромным красным табором, отбивающимся арьергардами от белых и кочумающим с южных Крыма и Одессы на север. Комдив и Краснознаменец № 4 Махно почти лично встретился с пересекающим его путь комдивом и Краснознаменцем № 2 Якиром.