Махно

«В ответ на приказ товарища Троцкого Р.В.С. Свободной Селянской Республики Новороссии, считая также своим долгом счастье всех трудящихся всех стран, предлагает рассмотреть следующие условия».

Контрпредложение было разумным — и неприемлемым. Добре, мы будем выполнять ваш приказ и сражаться беззаветно под вашим руководством. Но — сначала еще немного уточним. Командование вооруженных сил нашей Республики подписывает военный договор о содействии и старшинстве с командованием вооруженных сил вашей Советской Республики. А также договор руководства вашего и нашего. Хоть Ленин и Махно, хоть другие полномочные лица. Что Екатеринославская и Таврическая губернии вами признаются независимыми. И наша вольная советская республика живет со своими законными советами как независимая. И будем верные друзья. И тогда вместе будем бить поляков и белогвардейцев.

Советские агитаторы, то есть агитаторы из советов вольной махновской республики, пошли в красные полки. Мобилизованные в эти красные полки крестьяне слушали их с удовольствием: за волю и дом!

Брат Григорий

Гениальность Троцкого состоит прежде всего в том, что люди, ненавидевшие советскую власть — за нее воевали! Потому что деваться им было некуда — такие создавались условия. А там и — свыкались, притирались друг к другу и своим делам, находили хорошие стороны, желание жить и самоутверждаться брали свое, инстинкт жизни и счастья брали свое… Вот и воевали 75 000 русских офицеров — да больше половины всего офицерского корпуса! — военспецами в красных частях. И честно воевали: добросовестность приличного человека и страх за расстрел семьи. Плюс невольный даже профессионализм.

Но если солдату казалось, что можно дезертировать без наказания, что чаша весов накреняется не в пользу красных — уходили полками и дивизиями. Ну так сейчас, в результате агитации, на сторону Махно перешел даже батальон китайцев! Правда, бесстрашным и корыстным китайцам пообещали денег, а красные выплату задержали.

— Поляки, белые, Махно… Эдак мы потеряем Украину! — зло сказал Троцкий. — Что у нас высвобождается на Востоке, Сергей Сергеевич?

Полки грузились в эшелоны и перебрасывались на махновский фронт, хотя такового фронта еще не было.

Формировались ЧОН — части особого назначения, чекистско-карательные отряды. Часто бок о бок с ними продвигались продотряды — осуществлять продовольственную диктатуру.

Выявление «махновских бандитов» и «их пособников», а также «кулацких элементов» проводилось элементарно. И на этот счет тиражировались описания примерных случаев и инструкции. В захваченном селе бралась группа заложников — и если крестьяне не выдавали тех, кого от них требовали: заложников расстреливали тут же, посреди деревни, всем на страх. Затем отбирали вторую группу — и все повторялось. Особо инструкции подчеркивали, что практически не было случаев, чтоб на грани третьего расстрела — да не выдавали кого надо.

Особо же «злостные» селения уничтожались поголовно. А как очаги классово чуждой заразы — борьба с «эпидемией».

(Так «расказачивание» с поголовным иногда уничтожением станиц началось после того, как в начале 1918 года в армии Сиверса, преследующей жалкую еще и крошечную Добровольческую белую, взбунтовались донские и кубанские казаки: пошедшие воевать против «гнета царя и помещиков, чтоб не вернулись», они были возмущены карательными акциями против мирного населения.)

Любуйтесь обычным отрядом, условно-средним. Рота латышских стрелков, отделение китайцев-пулеметчиков, еврей-комиссар и командует городской пролетарий с искаженным от умственного усилия лицом: он передовее всех и проводит революционное насилие ради счастья. А народишко в деревне, давно привыкший к разнообразным реквизициям и грабежам, все не может постичь, как это взаправду можно расстреливать неповинных людей ни за что, требуя выдать то, чего нет в деревне!

— Чтоб на сто верст в округе и сто лет вперед и думать не смели о сопротивлении! — энергично взмахивал кулачком Ленин в Кремле. — И обязательно вешать человек сто из кулачества! («И побольше расстреливать!» — шли вслед записки и телеграммы.)

…Вот так и ехало несколько конных и оружных, и наскочили на продотряд в деревне, и ворвались со стрельбой, успев застрелить и срубить нескольких и крича выстроенным под пулеметом людям отбирать оружие и бить гадов.

Истребив скоропалительно самоявленных спасителей, двоих взяли ненадолго в плен:

— Ну? Откуда взялись, кто такие?

— Я Махно! — Гришка выставил ногу, расправил плечи, сплюнул. — А будем мы — сами знаете хто. Революционеры, анархокоммунисты и верные защитники трудового народа. Который вы, злобное большевистское отродье, грабите и убиваете.

— Не надо анархической пропаганды, — попросил латыш, командир взвода, косясь на трупы комиссара с разрубленной шеей и командира с пулевым отверстием над ухом. — Вы нам и нужны. Подвиньтесь сюда, да, так. Огонь!

На все четыре стороны

Кладбище, ветер, небо, кресты. Итог. Сюжет и рисунок жизни завершен, и смысл прогревается.