Махтумкули

— Ты прав, поэт, — одобрил торговец Дурды, — ты молодец. Кто несет нам невзгоды и разорение? Иранские грабители, хивинские головорезы, бухарские душегубы. И все они — мусульмане, как и мы, сунниты там или шииты — все равно мусульмане, не капыры. А у русских совсем иная вера. Однако ничего дурного они нам не делают. Мы часто бываем у них, покупаем нужные товары, продаем свои. Трижды ездил я на их земли, и ни разу у меня не спросили: «Какую ты исповедуешь веру?» Для них важно, чтобы товары были добротные и чтобы не запрашивали мы слишком дорого. Нуртаган подтвердить может… Вот он сидит, Нуртаган. Он сопровождал Ходжанепеса до самого северного края русской земли, когда тот в Петербург добирался. Скажи им, Нуртаган!

Все разом повернулись и уставились на Нуртагана, как давеча — на Махтумкули. Что там ни толкуй, а благодарные слушатели сидели вокруг, не снисходительные высокомерные снисхождением, не равнодушные. Они слышали о Ходжанепесе, он уже покинул сей бренный мир, но, подобно затейливой легенде, подобно сказке жили слухи о его пребывании в России И вот он, живой свидетель легенды, сидит рядом. А ну, не заволнуйся, попробуй!

В темноте, где-то у моря раздался тягучий, полный отчаяния и безнадежности вопль — женщина кричала так, будто ее собирались зарезать. Крик подхватила другая женщина — и страшный своей слаженностью дуэт горя и муки, казалось, колыхнул пламя костров. Сидевшие возле них люди насторожились, обменялись вопрошающими взглядами, но никто не тронулся с места — происходящее там, в темноте, их не касалось. Лишь Нурджан проворно вскочил и зашагал туда, где кричали. Несколько подростков заторопились за ним.

Торговец Дурды сердито предположил:

— Определенно Тархан-аламанщик безобразничает. Придется сказать ему, чтоб изменил ремесло. Всякий раз, как ни встретишь, гонит связанных бедняг… Хочет торговать — пусть ищет более пристойный товар!

Сидящие каждый по-своему выразили мнение — в общем все соглашались с Дурды: торговля пленными, конечно, не возбраняется законом, не один Тархан занимается этим, да лучше подальше держаться от такого небогоугодного дела.

Вернулся Нурджан, подтвердил догадку торговца Дурды:

— Аламанщик пытается отвести на корабль русских купцов двух невольниц. А те упираются.

— Паршивец! — процедил Дурды сквозь зубы. — Сторговался уже!

Крики женщин постепенно затихли.

Разговор, однако, возобновился не сразу. Хотя Дурды и подгонял Нуртагана, тот молчал потупясь. «Какие мысли сделали скорбным его лицо? — думал Махтумкули. — Какие видения тревожат душу?»

Заговорил Нуртаган после третьего напоминания, и голос его был бесцветен.

— Ай, что говорить… Много дорог пройдено, много увидено, обо всем не расскажешь. Я в то время молодым джигитом был, да и Ходженепесу едва за сорок перевалило, хотя он уже имел богатый опыт торговли и с иранцами, и с русскими. Я сам напросился в Россию — очень уж хотелось тамошние края и обычаи поглядеть. На наше счастье, погода благоприятствовала, благополучно корабль наш Аджитархана достиг. Раньше слышал я, что это большой город, а когда своими глазами увидел, то понял — самый большой город на свете Аджитархан.

Кто-то пошутил:

— Даже больше, чем Кендирли?

Шутку встретили смехом. Нуртаган тоже посмеялся, он не обиделся — каждому известно, что в Кендирли не больше трех десятков войлочных кибиток. Отпив глоток уже остывшего чая, он продолжал неторопливо:

— Мы привезли с собой овчину, каракуль, кошмы, соль. У Ходжанепеса оказалось много знакомых, и мы тут же обменяли свои товары на муку, ткани, различную посуду. Я предвкушал, как стану рассказывать друзьям и сверстникам о чудесах Аджитархана, как вдруг Ходжанепес заявляет: «Не торопись. Есть важное дело». Я, понятно, возражать не стал, я гордился доверием такого человека, как старшина Ходжанепес. И когда он посвятил меня в свои планы, струхнул малость, не без этого, однако не показал, что боюсь. К нам присоединился русский купец по имени Заманов, и мы отправились. Далеко ехали, ой как далеко! Сперва — на корабле, потом — на фаэтоне, несколько месяцев путь длился. Чудес видел столько, что и запоминать их перестал. Наконец до города Петербурга добрались. А дальше вообще земли нет, море одно. И тогда увидел я, что Аджитархан по сравнению с Петербургом как Кендирли по сравнению с Аджитарханом. Вот какой огромный город. И в нем царь жил — Петр-царь. С ним Ходжанепес большой разговор вел, и Петр-царь слушал Ходжанепеса о нашем бедственном положении и о том, что на Узбое золото добывали когда-то. Знал, чем можно царя привлечь, бывалый Ходжанепес!

Постепенно Нуртаган воодушевлялся воспоминаниями, стал жестикулировать, голос его обретал краски. Слушатели буквально в рот ему смотрели, и это тоже поощряло рассказчика.

— Потом царь завалил нас подарками. Бархат подарил, и сукно, и многое другое. Вот эти сапоги, что на мне, тогда же я получил, — Нурджан с гордостью показал старенькие, потертые сапоги. — Сколько лет с тех пор прошло, а им износу нет.

Торговец Дурды хихикнул:

— Как им износиться, если ты надеваешь их раз в год по особому случаю!