Махтумкули

Говорил он неторопливо, четко отделяя слово от слова-Сделал паузу, чтобы определить, как подействовали первые же слова на туркмен, поискал глазами ответа у старейшин, но те не поднимали глаз, не выражали заметного желания как-то проявлять свое отношение к сказанному астрабадцем, ждали продолжения. Он понял, откашлялся и собрался говорить дальше, когда внезапно со своей мягкой полуиронической улыбкой бросил реплику Аннатувак-хан:

— Взаимопонимание дело серьезное. Можно ли достичь его, когда на тебя направлено жерло пушки?

Правителю ясно было, на что намекает молодой красивый джигит. И надо было обратить эти слова в шутку.

— Неужели среди присутствующих здесь есть такие пугливые, кто считает, что пушку привезли сюда для устрашения?

— Аллах про то ведает, зачем ее привезли, — пожал плечом Аннатувак-хан. — Но до сих пор еще не было такого, чтобы со стороны Астрабада приезжали проводить той. Обычно цели бывали немного иными. Потому и сейчас при виде пушек у нас начинают поджилки трястись. — И Аннатувак-хан извиняюще улыбнулся, но неглупый астрабадец в улыбке этой увидел издевку. И изменился в лице.

Дерзкий туркмен с самого начала придал разговору тот оборот, которым, при необходимости, можно было закончить разговор, но никак не начинать. Или воспользоваться случаем и сразу же ужесточить разговор? Не то чтобы из пушки палить, а показать, что здесь не ярмарочный балаган и нет места для кривляний маскарабазов[40]?

Старейшины заметили, что слова Аннатувак-хана пришлись правителю не по душе. Многие про себя обвиняли молодого хана в легкомыслии и болтливости. Но были и такие, которые могли бы воскликнуть: "Молодец!"

Астрабадец молчал недолго — ему нельзя было показывать, что попал в затруднительное положение, всеми мерами надо сохранять тон непринужденности и доверительности.

— Прошли и те времена, когда людей запугивали громом пушек, — сказал он проникновенно и даже улыбнулся, взглянув на стоящую в луговине пушку. — Если бы этим грозным оружием все дела решались, их решил бы еще Надир-шах. Он не стеснялся сеять огонь и уничтожение, из вражеских черепов курганы складывал. В конце концов сам стал жертвой порожденного им произвола! — был убит, как собака.

Слова правителя вызвали противоречивые чувства. Одни считали, что астрабадец придерживается истины, другие — что он ведет тонкую политику и надо быть настороже. Тем более что правитель начал ссылаться на рок:

— Судьба и человека, и рода его предопределена заранее. Что предназначено, того не избежишь, как бы ты ни старался. Однако встречаются простаки — или глупцы, не знаю, — которые стремятся спрятаться от неизбежного, бороться с судьбой. Есть такие. Дошел до Астрабада слух, что от имени народа к Ахмеду Дуррани были посланы туркменские представители. Зачем? Чтобы изменить сущность предначертания? Чтобы найти щит и опору? Кто не мечтает о милостивом владыке! И если его можно найти, давайте искать вместе, а не порознь, ибо мы с вами — братья, связанные едиными помыслами, единой надеждой, единым будущим.

— Истинно так! — важно подал голос Нурмамед-бай и оглядел старейшин, ожидая поддержки.

Никто не откликнулся. Сторонники были, однако они пока осторожничали, отмалчивались, выжидали.

Астрабадец повысил голос:

— Знайте: Ахмед Дуррани не может быть покровителем ни туркменам, ни иранцам! Нужного человека надо искать среди своих! Не в одиночку, а сообща, как и надлежит настоящим братьям. — Тут он заметил, что говорит слишком громко и сбавил тон. — Что ответите? Может, что-то было сказано не так?

— Нет-нет, ваша мудрость велика и безупречна! — Боясь, как бы его не опередили, заторопился Нурмамед-бай. — Верно говорите! До сегодняшнего дня мы с иранскими братьями поровну делили радости и горести жизни. И впредь не станем отгораживаться друг от друга…

Слова Нурамед-бая шли вразрез с мнением Махтумкули. Он презрительно смотрел на раболепствующего бая и подбирал слова, чтобы ответить язъвительней и хлестче. Но не успел. Откровенная на этот раз ирония прозвучала в голосе Аннатувак-хана:

— Бай-ага, ваши караваны ходят и в Хиву. Не забывайте об этом.

Нурмамед напыжился, вытаращил глаза, из его рта полетели брызги слюны:

— Да, ходят!.. Вынужденно ходят!.. Как только установится твердая власть в Иране, мои караваны перестанут ходить в Хиву!

Замечание Аннатувак-хана за живое задело Нурмамед-бая. Ужасно, не во время, главное, вылез, щенок мутноглазый! Эх, не будь твоим отцом Пирнепес-сердар…

— А ты… Ты что предпримешь? Интересно было бы знать, прекратишь ли ты свои сношения с Россией?

— Охотно, бай-ага, если кто-то сумеет обеспечить нас товарами, какие мы привозим из России. Кстати, если судьбой нам назначено гнуться в поклонах, то какая разница, перед югом или перед севером гнуть спину.

Нурмамед ощерился, сморщился, но больше спорить не стал — сообразил, что не переговорить ему легкого на возражения Аннатувак-хана, можно лишь на резкость сорваться, лишнего наболтать.