Макиавелли

«Я получил Ваше письмо от 22-го числа сего месяца и, не сумев различить подписи, полагаю, все же узнал почерк и стиль. Однако даже в случае ошибки, думаю, мне следует Вам ответить. Вы говорите об угрожающем положении Романьи, теперь, когда потеряна Фаэнца; Вы ссылаетесь на то, что Вам надлежит уделить внимание собственным неотложным делам, ибо те, кому следует принимать решения, бездействуют; Вы полагаете, что в деле замешан папа римский; Вы тревожитесь о положении французов; Вы напоминаете мне быть вдумчивым и добросовестным, и так далее. Все указанные дела рассматривались мной в официальной корреспонденции, и мои исчерпывающие ответы находятся в Вашем распоряжении, однако, не желая вновь разочаровывать Вас, я снова изложу все обстоятельства в соответствии с Вашими требованиями и напишу на местном диалекте на тот случай, если мои письма канцелярии были написаны по-латыни, в чем я, однако, сомневаюсь».

Макиавелли проявил самый едкий сарказм, на которой только был способен. В официальной переписке он всегда писал по-итальянски, этим письмом Никколо объявил Туччи вздорным неотесанным болваном. Остальная часть письма лишь это подчеркивает, поскольку Макиавелли съязвил по всем пунктам, затронутым приором в своем послании, и завершил письмо ехидным прощанием: «Верю, что всякий, кто должен был бы сказать правду, не написал бы иначе». «Осторожный и рассудительный» Макиавелли — как называл его Никколо Валори во времена беспорядков в Пистойе — превратился в человека, нередко снедаемого самодовольством и самоуверенностью, ибо покровители его занимали высокие посты. Так что недоброжелателям Макиавелли оставалось лишь ждать стиснув зубы.

Однако время Чезаре Борджиа подходило к концу. Видя, как герцога покинули все и даже слабая Флорентийская республика отказала ему в поддержке, и папа Юлий II довольно быстро позабыл о своих обещаниях Чезаре под предлогом, что тот стал отступником, отказавшись вернуть часть принадлежавшего ему имущества Святейшему Престолу. Борджиа доставили в Рим якобы под арестом, а затем препроводили в Остию, откуда он сумел бежать в захваченный испанцами Неаполь. Фердинанд Арагонский с супругой Изабеллой Кастильской, которая не могла простить Борджиа за то, что он поддержал французов — не говоря уже о его преступлениях, — отправили герцога в испанскую тюрьму, а Людовик XII в свою очередь лишил его всех французских титулов и владений. Вновь бежав, Чезаре укрылся у своего зятя, Жана д’Альбре, короля Наварры, а позже, сражаясь на его стороне, он погибнет в одной из мелких стычек. Все с облегчением наблюдали за падением Борджиа, радуясь тому, что удалось избавиться от этого чудовища, «василиска», как назовет его Макиавелли в своих «Десятилетиях», который «сладкозвучным свистом завлекает врагов». Лишь позже, когда удача отвернулась от Никколо, он по-новому оценит прагматичный, если не жестокий подход Чезаре к политике, ясно заявив: «Будь я новым государем, я бы подражал деяниям герцога при каждом удобном случае».

Глава 7 Самое прекрасное зрелище

И все соглашались, что не бывало еще во Флоренции столь прекрасного зрелища.

Лука Ландуччи, о первом параде флорентийского ополчения 2 мая 1505 года

Политическое и военное положение Флоренции резко изменилось 28 декабря 1503 года, когда испанцы под командованием Гонсало де Кордовы, победившего в сражении при Чериньоле, форсировали реку Гарильяно к югу от Гаэты и нанесли укрепившимся там французским войскам сокрушительное поражение. При попытке переправить артиллерию обратно в Гаэту в реке утонул Пьеро де Медичи, но едва ли это событие могло утешить республику; когда же остатки войск Людовика XII отступили на север, к Милану, Макиавелли, вероятно, припомнил слова Борджиа, сказанные несколькими неделями ранее: французы не только потеряли Неаполитанское королевство, но и оказались не в силах помочь флорентийским союзникам.

Флорентийское правительство было в полном замешательстве: война в Пизе пробуксовывала, все более угрожающим становилось присутствие венецианцев в Романье, и ходило множество слухов об испанских набегах на Тоскану. И все же Флоренция спешно собрала войско, но, прежде чем предпринимать какие-либо меры, предпочла выяснить намерения французского короля. Макиавелли только что вернулся из Рима, но 19 января Синьория решила отправить его ко двору французского монарха, чтобы там он помог флорентийскому послу Никколо Валори. Вероятно, это решение было продиктовано тем, что Макиавелли уже имел опыт работы при дворе короля, а также завязал там отношения с некоторыми видными фигурами, хотя официально его миссия заключалась в том, чтобы провести очередные переговоры о долгах Флоренции перед Францией за оказанную ранее военную помощь.