Но в такие моменты он не мог позволить себе стонать или каким-либо видом показать туземцам своё бессилие. Когда они приходили и звали его: «О Маклай, о Маклай!» — он, превозмогая страшную слабость, стараясь ступать твёрдо, выходил на веранду и, нахмурив брови, показывал, что занят важной работой, приказывая им жестами удалиться.
С некоторых пор он предпочитал бродить по лесу и охотиться или собирать образцы растений, насекомых, а не оставаться дома, где голова начинает гудеть от стонов Боя.
Тропический лес поражал великолепием и разнообразием растительных форм, но продвигаться по нему приходилось только по тропкам, которые порой вовсе терялись среди кустов, трав, цветов и бурелома. Однажды проплутав полдня и продираясь сквозь чащу, Николай Николаевич вышел наконец на тропу, ведущую к морю. Добравшись до береговой полосы, сориентировался. Невдалеке была деревня Мале, но заходить туда под вечер не хотелось: знакомых папуасов там было немного, и приход чужака мог произвести большой переполох: до сих пор с его приходом туземцы предпочитают прятать жён и детей.
Обойдя по берегу Мале, направился по направлению к дому. По пути находилась деревня Горенду, где жил Туй.
Стемнело, когда путник добрался до Горенду. Даже в лунную ночь под плотным пологом тропического леса была кромешная темнота, так что пришлось бы передвигаться черепашьим шагом, наощупь.
В деревне Маклай направился прямиком на центральную площадь посёлка, где стояла большая просторная хижина с полатями — буамбрамра, предназначенная исключительно для мужчин. Она принадлежала Тую.
Приход Маклая, как обычно, произвёл переполох. Послышались возгласы женщин, плач детей и лай собак. Мужчины поглядывали на незваного гостя с недоверием и опаской, хотя со всеми он был знаком.
Маклай расположился в буамбрамре на полатях (барлу), где вместо подушек лежали толстые бамбуковые палки. Пришёл встревоженный Туй. Он что-то начал говорить, поясняя слова жестами. По-видимому, предлагал проводить гостя в Гарагаси при свете факела, ссылаясь на женщин и детей. Но Маклай отрицательно мотал головой, повторяя: «Няварь, няварь» (спать, спать). Долгая прогулка его утомила. Исследователь лёг, закрыл глаза и задремал, а затем и заснул.
Была уже ночь, когда он проснулся. Свежий ветерок продувал помещение насквозь: в подобных хижинах не предусмотрены стены спереди и сзади; получается подобие высокого просторного шалаша. Усталость прошла, зато появился большой аппетит. И не мудрено: почти весь день ничего не ел.
Рядом с буамбрамрой горел костёр, вокруг которого сидело несколько туземцев. Среди них был Туй. Подойдя к нему, Маклай стал показывать на свой рот, повторяя: «Уяр, уяр» (есть, есть). Туй тотчас принёс неглубокое овальное блюдо из дерева (табир) с холодным таро и варёными бананами. Пища была пресной, но голод утолила.
Туй смотрел на Маклая вопрошающе. По-видимому, ему очень хотелось предложить гостю покинуть посёлок, но он промолчал. Учёный постарался растолковать, что готов отправиться в Гарагаси, если два-три туземца с факелами будут его провожать. Его предложение было сразу же понято и принято с видимым удовлетворением.
Трое папуасов быстро скрутили из сухих пальмовых листьев несколько факелов, взяли каждый по копью, зажгли два факела и двинулись по тропе в лес: два впереди Маклая, а один сзади. Пятна и полосы света выхватывали то гроздья лиан, усаженных эпифитами и многоцветными орхидеями, то перистые, словно хвост павлина, ветви низкорослых пальм нипа, то куст с глянцевыми листьями, осыпанный розовыми цветами, то гладкий огромный ствол, подобный лапе какого-то гигантского животного.
Туземцы двигались в лесу легко, грациозно. Держа в одной руке факел над головой, они копьём ловко отстраняли нависшие ветви лиан или пальмовые листья. А что делает тот, кто идёт сзади, за Маклаем? Остриё его копья, должно быть, то и дело маячит то у шеи, то у лопаток Маклая. Что мешает тому, кто идёт сзади, вонзить копьё в спину белого человека?
От этой мысли похолодела спина. Главное — не выдать своего беспокойства. Не оглядываться, идти как ни в чём не бывало. Ещё один невольный эксперимент с возможным смертельным исходом.
Когда подошли к Гарагаси, папуасы свистом предупредили о своём прибытии. На веранде появился Ульсон, держа в дрожащих руках двустволку. Увидев Маклая, он не мог сдержать почти истеричной радости:
— Хозяин, вы живы!
— Ну, если это не моя тень.
— Я был в отчаянии. Я подумал... Они же и меня тогда тоже... Какие симпатичные парни. Пусть бегут поскорее домой, дождь начинается... Да что я, голым дождь не страшен.
Во время приступов болезни Бой всё чаще стал громко вскрикивать. Папуасы внимательно прислушивались к его стонам. Они давали понять Маклаю, что мальчик скоро умрёт. Николай Николаевич всё меньше надеялся на благополучный исход. Из-за стонов Боя приходилось отдаляться от дома даже тогда, когда и сам едва держался на ногах.