Взгляд упал на отражение в зеркале – она с трудом в нем узнала себя. Всклокоченные волосы, окрашенные дешевой краской в блонд, синяки под глазами, потрескавшиеся, припухшие после ночи с мужчиной губы. На внутренних сгибах локтей – зеленые синяки. Доза еще действовала. То короткое мгновение, когда боль ломки еще не накрыла, но голова просветлела, вызывая в памяти болезненное, давно упущенное. Которое уже не вернешь.
Та ночь в лесу, уставшая от работы спина. Чьи-то липкие руки на талии. Запах костра и настойчивые ласки, горячий шепот и угрозы.
– Тихо, не ори… Не то пожалеешь.
«Надо было орать» – подумала. И царапаться, и бежать – в лес, темноту.
И тогда, в поле, отбиваться лучше. Врезать тому водиле с ноги и бежать…
Мужчина перевернулся на правый бок, шумно всхрапнул.
Девушка посмотрела на часы: сейчас постучат в дверь, разбудят его.
Он в общем-то неплохой, лучше многих. Не бил никогда.
Вчера принес шоколадку – крохотную, уместившуюся на девичьей ладони. Как привет из другого мира.
А ведь она думала, что уже умерла, что уже ничего не чувствует, а детская сладость так разбередила ей раны.
Коричневая обертка все еще лежала на прикроватной тумбочке. Ей такие покупал отец…
«Отец!» – она едва не прокричала в голос.
Закусила костяшки пальцев, огляделась по сторонам.
Этот человек, который принес шоколадку, он, кажется был в деловом костюме… У него должен быть телефон, если он его не оставил у охраны или в общей комнате.
Соскользнув с кровати, девушка добралась до скомканной на полу одежды, дрожащими пальцами прощупала – руки почти сразу почувствовали твердый прямоугольник сотового.
Девушка вытащила телефон из кармана, провела подушечкой по гладкой поверхности – телефон отозвался тихим звуковым сигналом и ярко-оранжевой заставкой.
Не заблокирован!
Не поднимаясь с колен, на четвереньках, она проползла в ванную, притворила за собой дверь, повернула золотистый рычажок задвижки. Забралась внутрь душевой кабины.
Руки дрожали.
Глубокий выдох, вдох.
8…926…517…
Цифры всплывали из памяти, прямиком из детства, когда отец заставлял учить наизусть его номер. С тех пор он его не менял. Она надеялась, что не поменял и сейчас, спустя столько месяцев.
– Алло, – сонный мрачный голос. Такой родной, что перехватило дыхание.
– Папа…
– Таня? Таня! Где ты?! Ты жива!
Слезы брызнули из глаз, по телу пробежала дрожь.
– Папа, забери меня отсюда. Это в лесу, где-то под Выборгом. Это частный дом на охраняемой территории… Я не знаю. Мне постоянно что-то колют, я почти ничего не соображаю… Наверно в скиту знают, меня оттуда привезли. Пап, забери меня. Мне плохо, пап…
– Ах, вот ты где, тварь?
От неожиданности сотовый выпал у нее из рук. Безжалостные руки схватили за волосы, выдернули из кабинки.
– Я не…
Удар по лицу, следом второй – под дых. Падая, ударилась головой о кафельный пол.
И наступила темнота.
Глава 16. Паша Громов
Павел Громов понимал, что действует по методу «пальцем в небо». Его рекомендовал еще Василь Васильевич, его первый «полевой» учитель – оперативник, к которому его приставили во время преддипломной практики. Именно благодаря ему из желторотика-теоретика, каким был Громов после ВУЗа, он превратился в ищейку. Ну, во всяком случае, он себя таковым считал. Василь Васильич был убежден, что «пальцем в небо» – метод непрофессиональный, потому о нем руководству докладывать не обязательно. Но оперативные данные, собранные благодаря ему, начальство очень любит. Они раскрываемость увеличивают.
– Что отличает настоящего сыщика? – спрашивал он Павла, когда тот старательно сшивал документы – толстая пачка пришедших экспертиз никак не давалась, края получались неровными, шило выскальзывало из вспотевших рук, а в центре ладони уже припухла и покраснела кожа – неопытные руки стажера натерли первую мозоль.
Громов по началу пытался отвечать. Он был ученый, по книгам, по монографиям да по комментариям, чем гордился неимоверно.
– Настоящего сыщика отличает знание подноготной человека… – Василь Васильич посмеивался, лукаво поглядывал на него. – Вот ты про ученых мне толкуешь, а я б тебе лучше какой учебник по психологии почитать посоветовал. Там больше пользы, вот как я тебе скажу.
Это только потом, к концу практики Павел сообразил, что Васильича надо больше слушать и меньше перебивать. Сотня знаков, мелких черточек, по которым он безошибочно определял, когда опрашиваемый лжет, и в чем. И куда посмотреть, чтобы понять, как оно было на самом деле. Это в самом деле ни в одном учебнике не прочитаешь.
– Учись, парень, – говаривал Васильич. – Свою голову на чужую шею не поставишь, свои шишки-то набить надо. Вот ты и набивай, пока молодой. Работы не бойся, грязи тоже… Ее в нашем ремесле достаточно.
И Громов не боялся.
Вот сейчас чутье подсказывало ему, что разгадка у него перед глазами, на поверхности. Но не видит он ее, потому что смотрит не под тем углом: как не видно стекло, опущенное в чистую воду. Но стоит изменить освещение, и невидимое становится видимым.
– Становится видимым, – задумчиво повторил вслух.