Обострение борьбы между оттесненным от власти в столице южным и доминировавшим в политической жизни страны северным кланами на фоне неприкрытой коррупции и неизменного падения жизненного уровня, вероятно, не без помощи извне привело к взрыву народного негодования и падению режима А. Акаева в апреле 2005 г. Будет ли это способствовать демократизации и повышению уровня жизни рядовых граждан или социально–экономическая структура страны придет к краху, покажет уже ближайшее будущее.
Таджикская экономика ослаблена четырехлетней гражданской войной со множеством человеческих жертв и беженцев, а также потерей традиционных рынков сбыта своей продукции и дотаций из Москвы. Таджикистан в значительной мере зависит от России и Узбекистана и нуждается в международной гуманитарной помощи. Политические неурядицы способствовали ослаблению контроля правительства над рядом районов страны, а пребывание у власти клановых лидеров усложняет осуществление экономических реформ.
Однако при сохранении многих отрицательных тенденций в последние годы, по сравнению с серединой 1990‑х гг., в Казахстане и во всех среднеазиатских государствах были отмечены признаки экономического роста. Уже в 2000 г. годовой прирост ВВП в Казахстане составил 10%, в Туркменистане — 18%, Таджикистане — более 8%, Кыргызстане — 5% и Узбекистане — 4%. Однако истинность многих макропоказателей вызывает сомнение в независимых экспертов. Тем не менее, в целом, по постсоветскому Центральноазиатскому региону в последние годы динамику макроэкономических показателей можно оценивать положительно.
Примечательно, что наибольший рост показателей происходит именно в богатых нефтью и газом Туркменистане и Казахстане, в Таджикистане (после катастрофического падения экономики) он объясняется, главным образом, относительной внутриполитической стабилизацией после прекращения вооруженного конфликта, в то время как менее богатые природными ресурсами, пользующимися повышенным спросом на мировом рынке, Кыргызстан и Узбекистан оказались по темпам экономического развития позади своих соседей. С завершением строительства Каспийского трубопровода появилась возможность транспортировки нефти к порту Новороссийска (КТК), а также поставки ее для трубопровода Баку–Джейхан, что позволило Казахстану значительно увеличить объем экспортных поставок сырой нефти. Потенциально такая перспектива открывается и перед Узбекистаном, где в 2001 г. в нефтегазовый комплекс было направлено 22,9% общего объема инвестиций и кредитов867
.Итак, как и в России (или Нигерии и Венесуэле), в постсоветской Центральной Азии можно наблюдать становление сырьевой модели экспорта, при которой позитив от прибылей, при условии изменения конъюнктуры на мировом рынке и объемов иностранного инвестирования (непосредственно зависимых от социально–политической стабильности в получающих их странах), в любой момент может обернуться негативом.
Мировой опыт говорит о том, что в условиях сырьевой экспортно ориентированной экономики непродолжительные периоды быстрого экономического роста могут резко смениться периодами не менее стремительного экономического спада. Тем более, что полученные дивиденды от продажи нефти, газа и других полезных ископаемых здесь, как и в России, не столько вкладываются в национальную экономику, сколько оседают на счетах постноменклатурных приватизаторов национального богатства в оффшорных зонах и в зарубежных банках. Ведь в Казахстане и в еще большей степени в постсоветских государствах Средней Азии и Южного Кавказа злоупотребления во время форсированной приватизации наиболее прибыльных сфер экономики были еще более беспардонными, грубыми и откровенными, чем в России и в Украине.
Ни в одном из государств СНГ не было до конца осуществлено разделение власти и собственности. Сгруппировавшиеся в конкурирующие кланы и «группы интересов» олигархи провели приватизацию и переориентацию экономики в свою пользу с целью скорейшего получения сверхприбылей. Но по сравнению с Россией или Украиной, не говоря уже о Беларуси, в Центральной Азии и на Южном Кавказе этот процесс приобрел более негативные формы. И как результат — укрепление в большинстве случаев авторитарно–коррумпированных режимов, органически связанных с лидерами легального и нелегального (теневого) бизнеса.