О. Шпенглер выделяет восемь автономных, изолированных, самобытных культур, каждую со своим собственным генезисом, среди которых «аполлоновская» (греко–римская), «магическая» (византийско–арабская) и «фаустовская» (западноевропейская)110
. Все они проходят биологическое развитие от рождения до смерти. «Закат Европы», то есть, переход «фаустовской» культуры к цивилизации, происходил для западного мира в XIX веке. Как вывод О. Шпенглер предлагал Европе отречься от культурных претензий и отдаться голому техницизму, то есть, прежде всего развитию материальных сторон жизни (предпринимательство, коммерция, разнообразные технические проекты)111. Основными признаками цивилизации, по О. Шпенглеру, являются: развитие индустрии и техники, деградация искусства и литературы, скопление людей в больших городах, превращение народов в «массы», унификация и стандартизация жизни, упадок и распад моральных ценностей и ориентиров.Идеи О. Шпенглера блестяще развил и применил для глубокого всестороннего социологического анализа западного общества Питирим Сорокин. Он также рассматривал исторический процесс как циклическую флуктуацию основных типов культуры, которые базируются на интегрированной сфере ценностей, «мире понятий, застывших в определенной форме и в определенных видах»112
. Но в отличие от О. Шпенглера он предлагал противопоставить общему кризису современной западной культуры, связанному с развитием техники, науки, болезненной озабоченностью утилитарными ценностями, развитие духовной культуры, основанной на религиозных идеалах.«Когда общество, — указывал П. Сорокин, — освобождается от Бога и от Абсолюта и отрицает все моральные императивы, то единственной действенной силой остается сама физическая сила»113
. Произвол безграничного морального релятивизма порождает конфликты и «бессовестную борьбу за богатство», что, в свою очередь, вызывает ненависть, диктат грубой силы и кровопролитие, «войну всех против всех», когда «физическая сила становится эрзац–правом». Поэтому, отмечал П. Сорокин, «без перехода к идеациональным (формирующим определенные идеи. —Таким образом, П. Сорокин гениально точно поставил диагноз западному обществу, которое в 1‑й пол. XX в. столкнулось с жесточайшим в своей истории кризисом, пережило две мировые войны, инициаторами и враждующими сторонами в которых выступали европейские страны одной «фаустовской цивилизации». Именно поиски общих идей и ценностей, которые можно было бы противопоставить хаосу идейной и моральной деградации, культу грубой силы, насилия, воинственного соперничества и наживы, привели европейских лидеров к осознанию необходимости нового объединения Европы на цивилизационной основе. Это очень ярко проявилось на Гаагском конгрессе 1948 г. и нашло глубокое воплощение в Уставе Совета Европы, Конвенции о защите прав и основных свобод человека, Европейской культурной конвенции и многих других совместных документах, заложенных в политико–правовой фундамент европейской интеграции.
Британский исследователь Кристофер Доусон в качестве основополагающих черт западной цивилизационной идентичности определял «дух критического разума и методичного сомнения, которому так многим обязаны западная культура и современная наука»115
.Огромный вклад в цивилизационную теорию внес А. Дж. Тойнби. Под воздействием идей О. Шпенглера он выдвинул и на широком и разнообразном историческом материале обосновал концепцию развития человечества как круговорота локальных цивилизаций, так же, как у О. Шпенглера, своеобразных и автономных, которые проходят жизненный цикл возникновения, роста, надлома и распада, далее уступая место другим цивилизациям.
Из 21‑й «высшей», по А. Тойнби, цивилизации он выделяет, в частности, западную, православно–византийскую и православно–русскую. Если у О. Шпенглера культуры (цивилизации) являются замкнутыми в своем цикле, то А. Тойнби устанавливает материнско–дочерние взаимоотношения между большинством своих обществ–цивилизаций. Таким образом, материнской для западной оказывается эллинская (греко–римская) цивилизация. Причем цивилизация развивается до тех пор, пока «творческое меньшинство» еще обладает бергсоновским «жизненным порывом».