Макс

Все тихо вокруг. Да, вот оно, это дерево; и вот: оно уже начинает понемногу желтеть; и первые желтые листья уже отделяются понемногу от его парящей по-прежнему кроны; и медленно, медленно опускаясь (так медленно, как будто им вообще не долететь никогда до земли…), кружатся в воздухе, ложатся на землю. И в этом медленном, но уже неуклонном падении листьев уже слышится — да: снова слышится осень, ее приход, ее приближение, и словно шаги ее: по лесам и дорогам. Осень же — и я не знаю сам почему — осень, с ее затаившейся ясностью, печальной и праздничной тишиною, всякий раз, на мгновение, возвращает — обращает меня к моей собственной жизни: теперь и здесь, здесь и теперь, на берегу моря, на краю, соответственно, мира. Она приходит, проходит, смахивая, как капли дождя с деревьев, стряхивая, как листья и вместе с листьями, остатки лета, собирая в ладонях, унося их с собою: приходит, проходит, по пути раздвигая предметы, раскрывая пространство, протяжным отзвуком наполняя округу… а я живу по-прежнему здесь, здесь и теперь, в этой маленькой, за дюной притаившейся деревушке; и каждое утро, занимая свою позицию, всматриваюсь — отсюда — в те, какие-то, далекие и очень далекие времена — с их холодными и теплыми зимами, сугробами, домами и улицами, отчаянием, надеждами, бессонными ночами, внезапными встречами… — времена, однако, которые, сдвинувшись и снявшись со своих мест, подошли вдруг так странно близко ко мне (теперь и здесь, поворачивая обратно…) — что я уже с трудом различаю за ними то дождливое, позднее, на смену им пришедшее лето, когда он, Макс (истинный герой моей истории: если это история…) изменив — или, может быть, вновь найдя уже данное, уже заданное ему направление, впервые приехал сюда, в эту маленькую, еще и еще раз, за дюной притаившуюся деревушку, я же, последовав за ним и еще сам не зная, конечно, не подозревая и не догадываясь, чем станет для меня эта деревушка, никому из нас дотоле неведомая, обнаружил его, Макса, в кресле, с брошенной на пол книгой, внимательно и отрешенно глядящим на расплывавшееся в тумане и в тумане уплывавшее дерево…

Когда это было? Давным-давно, много позже: есть, как сказано, разные, есть совсем разные времена… и не только мой первый, еще предварительный, но (так думаю я теперь…) — но и мой, уже окончательный, второй приезд в эту маленькую, за дюной, еще и еще раз, притаившуюся деревушку, — та весна, следовательно, когда, повернув обратно, я приехал сюда один (и лед, как сказано, лежал еще у самого берега, и снег, как сказано, лежал еще в тех тенистых местах, где пляж переходит в дюну…), — та весна, иными словами, с которой, или, вернее: в которую, решительно, робко, волнуясь и радуясь, началось, наконец — я поворачиваю обратно — мое теперешнее, все еще длящееся, каждый день прерываемое и все же не знающее остановки движение (движение куда-то, приближение к чему-то…) — и этот приезд, и эта весна, и это начало — оно тоже (так думаю я теперь…), отдалившись, превратилось, если угодно, в некое, несравнимое, конечно же, с предыдущим, но и несопоставимое, как ни странно, с последующим (теперешним и все еще длящимся…) время, уже замкнутое в своих пределах, границах, с трудом различимое. В самом деле, прошло с тех пор и лето, и осень, и зима, и снова весна, и еще одно лето, уже почти закончившееся, быть может… а я все жил и жил здесь, на берегу моря, на краю, как сказано, мира: и каждое утро, занимая свою позицию — сквозь более удачные, сквозь менее удачные дни — и даже сквозь совсем неудачные, — уходил все дальше и дальше, куда-то, по каким-то, как будто впервые открывавшимся предо мною дорогам, все более и более углубляясь в те далекие, ранние — со всеми их событиями, сугробами, домами и улицами, отчаянием, надеждами — времена: времена, еще и еще раз, подошедшие, в итоге, так странно близко ко мне, что я уже с трудом различаю за ними и некое, позднее, лето, и даже некую, совсем позднюю, еще почти осязаемую, но уже, как сказано, замкнувшуюся в своих пределах весну…

С трудом? Все яснее.

Да, все ясней и яснее — глядя, к примеру, в окно — вот сейчас — или выходя, предположим, из дому, блуждая по лесу, вдоль моря, по дюнам — все ясней и яснее я вижу их, и эту весну, и это лето, и, тем более, ту — я поворачиваю, еще раз, обратно — ту, сразу же и с первой страницы отмеченную мною на карте, — ту зиму, следовательно, с которой я — начал, и к которой, как сказано, мне предстоит еще, когда-нибудь, возвратиться. Все ясней и яснее я вижу их, и эту зиму, и это лето, и эту весну; но (так думаю я теперь, блуждая по лесу, взбираясь на холм…) — но как будто с другой стороны, оттуда, из прошлого. Они дальше от меня теперешнего, чем от меня — и от Макса — тогдашних; и хотя до них еще идти и идти, писать и писать, уже медленно, исподволь — оттуда, из глубины тех далеких и очень далеких времен — выбираясь на свет, возвращаясь к началу — медленно, исподволь приближается к ним моя, если угодно, история.