Макс Шрёдингер (СИ)

Приехать домой, нажраться макарон с тушёнкой, улечься спать, проснуться, помыться, сходить на работу, починить дверь, опять поспать, опять на работу, опять… И опять… И опять, и опять, и опять. А между тем её раскрасневшееся лицо, такое милое и смущённое, мне даже на голодный желудок продолжало мерещиться, стоило только прикрыть глаза.

Сегодня вечером на том же месте?

А если я не приду? Что будет, если я не приду? Этот кошмар закончится? Это она виновата, что я оказался не в том месте, не в то время? Да вообще при чём здесь она? Может она вообще плод моего больного воображения.

Приехал мой автобус, который должен был отвезти меня домой. Открыл двери. Я постоял, с кислым привкусом на душе проводил взглядом уезжающий автобус и упёрся затылком в заднюю панель остановки. Шесть часов пятьдесят минут. Даже если я приеду, застану ли я её там? И всё же я решил ехать.

Автобус пришёл совсем не сразу, благо ехать можно было без пересадок.

Я взял в руки телефон и принялся обзванивать:

— Пашка, это я.

— Всё в порядке? Ты звонил, а потом шум был какой-то. К тебе ехать?

— Давай не сегодня.

— Ты какой-то уделанный. Что случилось-то хоть?

— Ты ж у меня умный, Пашка. Давай ты сам придумаешь, что со мной случилось. Всё уже в порядке.

— Э-э, парень, только без глупостей, ладно? Мне точно не ехать?

— Я с вами пивным алкашом стану. Серёге передай, а то мне даже разговаривать сил нет.

Одному отзвонились.

— Ало, мамуль?

— Ты чего трубку не берёшь? Пашка звонил твой, сказал, что у тебя что-то стряслось. Я тебе целых два раза звонила!

— Сильно нервничала?

— Ну… так, нервничала. Валентина Викторовна мне как нарассказывала…

— Ко мне полиция приходила. А помнишь я говорил, что звонок не работает, так они мне дверь высадили.

Я услышал, как на той стороне выдохнули.

— И что, ты даже не потребовал адвоката, я права? Можешь не отвечать. Весь в отца. Того тоже били, а он говорил «спасибо».

— Ну что ты так, мам.

— Я тебя люблю, все вы у меня разные.

— Все двое, не густо с выборкой.

— У меня вас двадцать восемь, Максимка, — сообщила мама.

— Где ж ты остальных двадцать шесть все эти годы прятала? — подначил её я.

Мама посмеялась, потом голос стал серьёзным:

— Сходи обязательно в опорку и получи справку, что это они тебе дверь вынесли, чтоб страховая возместила. И не смей мне отнекиваться!

— Спасибо, мам.

— У тебя там точно всё хорошо?

— Да, — я вспомнил шестичасовой допрос с бесконечной чередой одинаковых вопросов и одинаковых ответов. — Всё совершенно в порядке, — вспомнились мне чёрные зубы на сером облаке пыли и мой паралич.

— Целую тебя, пока.

Я положил трубку, упираясь лбом в стекло.

Вонючий, с нечищенными зубами, голодный. Кому я нужен? И вообще, что-то эта девчонка сильно дерзкая, всё время инициатива у неё. Да я в принципе не больно-то инициативный, она даже заговорила со мной первым. Ну кому такой нужен? Стоит обязательно расставить все точки над ё.

Дверь автобуса открылась, я только слетел со ступенек как меня потянули в сторону. Я не успел удивиться, как мне в грудь вжалась миленькая мордашка, обхватывая меня руками. Её жёсткие медные волосы лезли мне в нос и в глаза. Я смутился таким нежностям.

— Один человек говорил мне, что для того, чтобы понять, твой это человек или нет, его нужно обнять, — подняла она голову и заглянула мне в глаза.

Точки над ё расставлять резко перехотелось.

— Точно! — напомнила она сама себе, улыбаясь. — Обычным людям нужно кушать. Идём!

Я хотел взять её за руку, но руку она одёрнула, прижав к груди динозавриком, как в тот раз, и лишь бросила на меня косой взгляд.

— Почему? Я ничего не понимаю.

Я переставлял ноги, от голода рассудок мутился. Сердце в который раз зашлось и я ощутил безумную слабость.

— Ты появилась у меня во сне, потом позвала гулять по парку, потом поцеловала и исчезла, а потом всё это. За что?

— Никто не посмеет тебе навредить, — уверенно заявила она.

Из её пухлых губок эта фраза звучала очень по-детски.

Я остановился.

— А что значит навредить? Вот меня целый день не кормили сегодня!

— Ну ты и нежный, — ухмыльнулась она. — И вообще, отношения — это так странно. Разве ты не должен выражать передо мной мужество?

— Было б там чего выражать, — буркнул я, а она рассмеялась.

— Навредить, это когда с повреждением внутренних органов, или там глаз выколоть, руку отрезать, колени перебить, забить гвоздь в голову, иголки под ногти, наверное, тоже… Ты чего такой бледный?

Она вдруг побагровела и принялась смешно двигать руками, потом побагровела ещё сильнее, стала передо мной и расставила руки, бросаясь в объятия.

— Только не убегай, — шепнула она.

— После последних двух раз это должна быть моя фраза. И почему вдруг?

— Я делаю очень и очень большую грязь, — заулыбалась она, прижимаясь ко мне и глядя снизу вверх.

Делать грязь — играть не по правилам. Я не видел грязи. Я видел девушку, странную во всём, не имея понятия, реальна ли она вообще. Я рукой провёл по её спине, пощупал за задницу. Она взвизгнула и закономерно отпихнула меня:

— Эй, ты что делаешь?!

Она отвернулась, поворачиваясь ко мне спиной.