Макс Вебер: жизнь на рубеже эпох

В оправдание Макса Вебера можно сказать, что к этому моменту он сам начал ухаживать за Эльзой Яффе. Она и раздражает, и привлекает его. «Мне самому потребовалась двойная доза снотворного, чтобы написать это письмо», — пишет он в своем послании, где среди прочего сообщает ей об отказе Отто Гроссу в публикации его статьи. Веберовский текст можно назвать риторическим шедевром еще и потому, что за идеалами Гросса — «человека с железными нервами», который мнил себя антибуржуазным нонконформистом и героем, — ему удается обнаружить самые что ни на есть мещанские взгляды и тем самым открыть новые возможности для себя самого. Сексуальная этика Гросса, которого интересуют лишь гигиенические последствия поведения или вред для здоровья, есть не что иное, как убогий идеализм лавочника, сводящийся к отречению от любых идеалов, если те требуют от человека усилий или жертв. Настоящая героическая этика выглядит иначе. Что касается психоанализа, то и он недалеко ушел от практикуемой католической церковью торговли индульгенциями: что, например, в этическом плане мне даст ситуация, когда «какое–нибудь половое непотребство, совершенное со мною, скажем, горничной (примеры Фрейда!), или какое–то непристойное побуждение, которое я „вытеснил“ или „забыл“, будет реконструировано — я не знаю; ибо, что уж тут скрывать — признаваясь в этом, я не испытываю чувства, будто говорю о чем–то „ужасном“; абсолютно ничто „человеческое“ мне не чуждо, и, стало быть, я не узнаю ничего для меня нового». Примеры Фрейда! Доказывая, что новая этика хуже старой, ибо не является «моралью благородства», Вебер в то же время сообщает, что ему в этих вопросах ничто не чуждо и никогда чуждым не было^[508].

В 1909 году Вебер становится крестным внебрачного сына Эльзы Яффе Петера, что связывает их еще крепче. Он часто говорит о ней с Марианной, которая сама демонстрирует признаки своеобразной влюбленности в Эльзу и, во всяком случае, вопреки собственным убеждениям, совершенно не способна на нее обижаться. Вебер крайне возмущен тем, что свидания Отто Гросса с сестрой Эльзы Фридой проходят в особняке Яффе; по законам того времени это могло расцениваться как сводничество и являлось уголовным преступлением. Что за легкомыслие — ведь теперь все зависело от настроения прислуги! Кроме того, это был адюльтер, поскольку английский супруг Фриды не верил в теории Отто Гросса, впрочем, как и Эльза, которая не говорила ему об этом лишь потому, что тогда все было бы кончено. И разве «не „грязно“ отдаваться без принуждения любви?» Веберу понятно также, что привлекает Эльзу в ее хирурге: отсутствие проблем — «ведь он милый, славный парень». Впрочем, скорее всего, ее привлекало не только это. Однако и хирург исчезает из поля зрения весной 1908 года: он нашел себе невесту. Супруги Веберы сходятся на том, что «не обремененная ответственностью эротика чувственного счастья, быть может, и придает нам новые жизненные силы», однако ее воздействие, по словам Вебера, аналогично «воздействию тяжелой болезни, какого–нибудь тифа, который тоже после выздоровления может вызвать прилив сил». Сложно не заметить, что Вебер в своей аргументации осторожно подбирается к возможности собственной внебрачной страсти, ибо в чем здесь принципиальное отличие от той бухгалтерии сил, которая два года назад вызывала у него лишь насмешку? Аналогия с болезнью, усиливающей в человеке то, что она не смогла в нем убить, кажется несколько притянутой, поскольку болезней никто, кроме персонажей романов Томаса Манна, добровольно не ищет, тогда как с эротикой чувственного счастья дела обстоят совершенно иначе^[509].