Макс Вебер: жизнь на рубеже эпох

Сама диссертация выглядит как попытка написать экономическую историю Рима с точки зрения кадастровой и налоговой службы. Вебер исследует изменения, произошедшие в системе распределения и налогообложения пахотных земель в связи с началом колониальных завоеваний Рима: как меняются законы, регулирующие приобретение земель, категории государственного учета территорий и качеств земель и налоговая классификация типов почв; как возникают партии горожан, занимающихся земледелием; как проходит их борьба с кредиторами из числа патрициев; как реализуется право передачи земельных участков в залог; как происходит переход от единого хозяйства, обслуживаемого множеством рабов, к экономике мелких арендаторов и т. д. Порой кажется, что Вебер всю историю Рима хочет представить в виде одной непрерывной борьбы вокруг земледелия. В конечном итоге его исчерпывающие описания подводят его к тезису о том, что республиканский Рим в итоге превратился в «мировую биржу недвижимости», где изначально общественная собственность постепенно перешла в частное владение[127]. Эта тема античного капитализма и сравнительной аграрной истории долго не отпускала Вебера, так как его продолжал волновать вопрос о том, почему античность не смогла породить экономические отношения, характерные для экономики Нового времени, и как Новое время индустриализировало сельское хозяйство.

Современникам труд Вебера, отданный им на рассмотрение комиссии в октябре 1891 года с тем, чтобы после второго государственного экзамена в конце 1890 года «наконец–то уже сдать свой предположительно последний экзамен на этой земле», в каком–то смысле стал костью поперек горла. Рецензенты были так же поражены обилием фактов, как, вероятно, и все последующие читатели. Однако при этом они отметили обилие недоказанных гипотез, отсутствие у автора интереса к истории развития явлений и к хронологии, что объяснялось невероятным темпом написания работы–отчасти Вебер писал ее в перерывах между военными учениями, на которые он был призван как офицер запаса[128]. Написание текста в «приступе» вдохновения и интерес к типологическому, концептуальному изложению в ущерб последовательной передаче событий и логической обоснованности переходов будут и впредь отличать стиль работы Вебера.

Что касается истории его собственной жизни, то позади остался период ненавистного рефендариата в «преступном мире юриспруденции», а именно в Берлинской прокуратуре и апелляционном суде, где его интеллектуальные способности оставались совершенно невостребованными. Он устал ждать, он жаждет практических действий и пишет докторскую диссертацию прежде всего для того, чтобы получить должность в университете, а не из–за честолюбивого стремления издать толстую книжку. Преподавательская деятельность привлекает его больше, чем исследования, — «научная работа слишком прочно ассоциируется в моем сознании с заполнением часов досуга», и с 1892 года он уже ведет занятия в Университете им. Фридриха Вильгельма: «На семинарах шестнадцать, на лекции — три слушателя!» Однако ему отвратительна мысль о переходе с неоплачиваемой должности асессора на неоплачиваемую должность приват–доцента. Максу Веберу двадцать семь, он все еще живет в родительском доме, а его внутреннее взросление никак не проявляется во внешней жизни. В одном из писем, рассуждая о Вильгельме II, он пишет об «ощущении, будто ты сидишь в стремительно мчащемся поезде на том участке железной дороги, где стрелочников взяли на работу совсем недавно»[129]. Но сам он по–прежнему сын, подрастающее поколение, тот, кто еще ждет своего назначения. В частной жизни для него события развиваются слишком медленно, в общественной — слишком быстро.

ГЛАВА 6. Тихая гавань смирения и ураган страстей: как женили Макса Вебера

Люди женятся не потому, что в этом есть смысл.

Рита Беннетт[130]

В воскресных приложениях к «Фоссише Цайтунг» от 3 и 10 июня 1894 года Макс Вебер мог прочитать эссе берлинского философа Георга Зиммеля о том, почему длительные отношения между мужчиной и женщиной, как учит нас история человеческого общества, допускают все что угодно, но практически полностью исключают только один вариант. Существует моногамия и как женская, так и мужская полигамия; в одних обществах действует правило экзогамии, т. е. поиск брачного партнера за пределами собственного рода, для других, напротив, характерна строгая эндогамия. Где–то полагается выкупать невесту, где–то семья жениха может рассчитывать на приданое. Едва ли не для каждой формы брака можно найти историческую противоположность. Но почти нигде не разрешены браки между близкими родственниками[131].