Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек

Готовясь к работе над книгой о жизни и деятельности Литвинова, я пять лет проработал в архивах. Поначалу мне сказали, что в архивах ничего, или почти ничего, нет. Но выяснилось, что материалов там очень много. Во-первых, надо получить к ним доступ, а во-вторых, хорошенько порыться. Я разыскал уникальные документы в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Центральном государственном архиве Октябрьской революции, Архиве внешней политики МИД СССР, работал и в других архивах.

В 1964 году я обратился к семье Литвинова с просьбой поделиться воспоминаниями и ознакомить меня с имеющимися у них материалами семейного архива. Поначалу к моей просьбе отнеслись без энтузиазма, ответили, что ничего особенного нет. Но после публикации первых глав будущей книги в журналах я получил теплую, благодарственную телеграмму от вдовы Литвинова и членов его семьи. Контакт был установлен, и началась одна из интереснейших страниц исследовательской работы.

Постепенно, неделя за неделей, из шкафов, ящиков и других укромных местечек извлекались старые газеты, сугубо личные документы, которым не придавалось значения, но для меня они были бесценными. Часто вечерами я подолгу сидел с Айви Вальтеровной Литвиновой, Татьяной Максимовной и Михаилом Максимовичем, перед глазами всплывали страницы жизни дипломата. Обычно беседы заканчивались моим стереотипным вопросом: «Больше ничего не нашли, все углы обшарили?»

Ответ был неизменный: «Все, больше ничего нет… Да, вот еще одна фотография. Может быть, она представляет интерес…»

Иногда во время чаепитий – они происходили обычно на кухне – меня магнетически притягивала дверца антресоли. Чердаки старых особняков, подвалы купеческих подворий, заброшенные строения всегда таят в себе что-то таинственное. Вот так манила меня и дверца антресоли.

Как-то вечером, когда наша беседа уже подходила к концу, я спросил у Айви Вальтеровны, указав на антресоль:

– А там ничего нет?

Литвинова рассмеялась:

– Конечно, ничего.

– Разрешите я посмотрю сам.

– Смотрите, вы прямо Шерлок Холмс.

Я взобрался на табурет, приоткрыл дверцы, подтянулся на руках и оказался внутри. Там было темно. Я прополз дальше и наткнулся на корзину. Сквозь полумрак я увидел, что она заполнена каким-то старьем. Старье я выбросил и вместе с корзиной спрыгнул на пол. На дне корзины я обнаружил исторические документы в «Личной папке» Литвинова: паспорт секретаря большевистской колонии в Лондоне Максима Литвинова, визитную карточку народного посла Советской России в Англии, единственный уцелевший экземпляр книги, написанной Литвиновым в Лондоне, «Большевистская революция, ее смысл и значение», гранку предисловия, написанного по поручению В. И. Ленина к тексту первой Советской Конституции, которую Литвинов издал в Лондоне в 1918 году, вырезки из английских газет за 1917–1918 годы, среди них сообщение «Таймc» об узнике Брикстонской тюрьмы Максиме Литвинове…

Мои встречи с семьей Максима Максимовича продолжались несколько лет. Мне были переданы документы, среди них письма Максима Максимовича семье, написанные в годы Великой Отечественной войны, когда он находился на посту посла СССР в Соединенных Штатах Америки.

В 1966 году работа над книгой «Максим Максимович Литвинов» была закончена. Редакции центральных журналов проявили большой интерес к книге, начали публиковать главы.

В 1968 году увидели свет еще некоторые главы и фрагменты книги. Потом наступил перерыв, длившийся восемнадцать лет. Лишь в 1986 году дело сдвинулось с мертвой точки. Одна за другой появились главы в журнале Академии наук «Новая и новейшая история», фрагменты в других органах печати.

После этих публикаций я начал получать письма от старых большевиков, знавших Литвинова. Моей работой интересовались бывшие дипломаты и партийные деятели, звонили люди разных возрастов и профессий.

Как-то вечером мне позвонила женщина, не назвав себя, сказала, что все эти годы следила за публикациями глав книги о Литвинове, давно разыскивает меня и теперь просит прийти к ней.

Я пришел. То, что затем произошло, ввергло меня в изумление. Эта женщина – Вера Александровна Дудовская – сообщила, что ее мать, Рахиль Абрамовна Дудовская-Розенцвейг, в годы первой российской революции была связной большевика Максима Литвинова.

– У меня сохранились письма Максима Максимовича к моей матери, – сказала Вера Александровна.

– Сколько писем? – спросил я.

– Много. Кажется, пятьдесят.

– Где письма?

– Вот они. Берите и используйте в своей книге.

Писем оказалось не 50, а 78. И вот теперь, через восемь десятилетий, они проливают дополнительный свет на события тех лет, дают новые штрихи к портрету 30-летнего Макса Литвинова.

Время сделало свое дело: расшифровка потускневших чернил и полустертых карандашных строк потребовала тщательной работы. О всей переписке я надеюсь рассказать позже. Здесь лишь уточню, что письма позволяют понять «географию» деятельности Литвинова в ту пору.