Максим не выходит на связь

В Красном Ван-Кольден первым делом допросил старика старосту. Тот ничего не знал, ползал перед Ван-Кольденом на коленях. Ван-Кольден рассвирепел и на глазах у жены и дочери старика застрелил его тремя выстрелами из длинноствольного парабеллума.

— Жалко! — с искренним сожалением проговорил темпераментный Ван-Кольден. — Вечно я тороплюсь! Старикашка наверняка знал, где прячутся партизаны. Приказываю оцепить село и никого из домов не выпускать! Обыскать все дома!

Прихватив двух эсэсманов — рядовых эсэсовцев, Петер вошел в одну из хат села.

— Где партизаны? — заорал он на стариков. После безуспешного обыска Нойман вышел на крыльцо, достал смятую сигарету из пачки и вздрогнул, услышав внезапный взрыв стрельбы в центре села. Оказывается, неизвестные злоумышленники перебили охрану, оставленную Ван-Кольденом у бронетранспортеров. Сообразив, что налетчики попытаются уйти в лес, Петер быстро посадил на машину два десятка солдат и помчался к опушке, чтобы отрезать партизан от леса и поймать их в чистом поле. Но никаких партизан Петер так и не увидел.

— Похоже на то, — с мрачным видом сокрушенно проронил роттенфюрер Либезис, возвращаясь в село после прочеса леса, — что у этих партизан имеется «тарнхелм» — шлем-невидимка Нибелунгов, а за плечами у них растут крылья.

Взбешенный Ван-Кольден между тем согнал все население Красного на базарной площади перед каким-то памятником красноармейцу. У памятника положили, накрыв одеялами, убитых «викингов».

— Эти украинские свиньи, — сказал разгневанный Ван-Кольден офицерам, — чересчур любят свою землю. Не будь я из Гронингена, если я не накормлю их досыта землей!

Лицо Ван-Кольдена покраснело, вспотело, вены на лбу набухли. Неожиданно он вырвал у Либезиса автомат и стал длинными очередями палить по толпе. Крестьяне бросились было врассыпную, но их со всех сторон гнали обратно прикладами карабинов черные штурманы. Многие эсэсовцы стали сами стрелять, по толпе. Во время этой кровавой экзекуции Петер потерял голову. Не выдержали нервы.

— Перестаньте! Перестаньте! — шептал он, хватаясь за голову.

А стрельба на площади продолжалась. И Либезис, «Дикий бык» Либезис, бестрепетно расстреливавший комиссаров, стоял в стороне и трясся от страха. Лицо его, физиономия уголовника с каиновой печатью, было лицом идиота.

— За это нас накажет провидение! — сказал он Петеру.

Шарфюрер Дикенер, обезумев от ярости, добивал кованым прикладом винтовки распростертую у его ног пожилую украинку. Петер вцепился в его карабин.

— Приказываю перестать! — завизжал он. — Вы позорите форму!..

Пылавшее кирпичным загаром лицо Дикенера налилось кровью.

— Приказ есть приказ! — разбрызгивая слюну, в бешенстве проорал этот бывший штурмовик-вюртембуржец.

— Я тебя, свинья, в штрафной батальон отправлю! — визжал Петер.

Тут вмешался унтерштурмфюрер Ван-Кольден.

— Утри сопли, юнкер! — заорал он на Петера. — Ты не на воскресном пикнике! Ты в эс-эс. Это война! Ребята потрошат мужиков по моему приказу! С луны свалился? Хочешь, чтобы я их лелеял и холил?! Да если мы не отобьем у них охоту стрелять в наших солдат, убивая их матерей и детей, они перебьют больше немцев, чем армии Тимошенко и Буденного, вместе взятые! Фюреру виднее! Хлюпик ты, чистоплюй несчастный!

Петер в смущении повесил голову. Опять подвели «розовые сопли»! Так позорно потерять выдержку и самообладание! Забыть, что имеешь дело с «недочеловеками»!

Ван-Кольден нажал на клаксон только тогда, когда вокруг площади запылали дома, подожженные зажигательными гранатами.

В кузов переднего бронетранспортера бережно положили убитых «викингов»; Накрыли плащ-палатками. Вокруг встал почетный караул. По традиции «викингов», тела павших должны быть преданы огню в специальном походном крематории на колесах. Позади догорало расстрелянное село.

Вдруг Ван-Кольден расхохотался и сказал, глядя в карту:

— Вот это номер! Мы ошиблись деревней. Придется начинать все сначала!

Вечером Петер пытался побороть свои сомнения и то чувство страха, что обуяло его во время расстрела в Красном.

«Мы, эсэсовцы, беспощадны, — писал он в дневнике. — Но партизаны тоже ведут бесчеловечную войну, не щадя нас. Может быть, мы не можем их порицать за стремление защитить свою страну. Но все равно наша задача ясна — уничтожить их.

На чьей стороне справедливость, если только существует она?

Такие расправы, как карательная акция в Красном, без сомнения, бесчеловечны.

Но можно ли, спрашивается, избежать их?

Бесчеловечна сама война. А эту войну можно закончить, пожалуй, лишь уничтожив одного из противников.

Горе побежденному!»

Когда Петер рассказал приятелям о кровавой расправе, Франц согласился с Кольденом, но Карл, этот скептик, сказал со своей косой усмешкой:

— Не знаю. Может быть, такие репрессии только усилят дух и ряды партизан. У этих русских загадочная душа!

Сам Карл славится в полку своей храбростью. В бою он всегда сохраняет сверхъестественное спокойствие, только в глазах тоска да пот на верхней безусой губе. И еще — он пьет, пьет много и безобразно…