Максимализмы (сборник)

Привезли они нас к трёхэтажному дому среди подобных же и привели в квартиру. Сразу пахнул запах свежевычищенного карпета (не ковра, а именно синтетических ковров, которые укрывали полы), а также пластиковой занавески в ванне (как я потом понял). Неведомые запахи меня ошеломили, как собаку.

Это была one bedroom (с гостиной и одной спальней), или по-русски – двухкомнатная квартира. Представитель еврейской общины, который вскоре приехал с нами познакомиться, извинился, что меня и сестру поместили в такую маленькую квартиру (которая нам показалась хоромами). Нам полагалась квартира с двумя спальнями, но она освободится в доме только к концу месяца и нам придётся пожить до того времени в этой. Мы были ошарашены такой ещё более роскошной перспективой – двухкомнатной квартиры нам вполне бы хватило. Но, переехав в двуспальную, мы поняли, что американцы – опять же правы. Мне отдельная спальня оказалась необходимой из-за моего общительного (с женщинами) характера.

Л. О. подвёл нас к холодильнику, который был забит неведомыми банками, коробочками и прочими изделиями. Но там были и знакомые овощи и фрукты. Среди прочего там лежал блок сигарет.

– Вы курите? – спросил нас Лев Осипович.

И узнав, что мы не курим, спросил, может ли он тогда взять себе сигареты?

– Конечно же – обрадовались мы, чтобы хоть чем-то оказаться ему полезными.

Квартира была полностью обставлена мебелью и холодильник был набит на деньги еврейской общины.

Не успели мы оглядеться, как в двери стали стучаться эмигранты, которые жили в этом же доме, а затем потянулись и из соседних домов. Знакомились с нами и забрасывали советами, как надо жить в Америке. Поздним вечером нас, наконец, оставили в покое. Я включил телевизор, следуя одному из советов, до которого я сам давно дошёл – телевизор должен быть постоянно включён, чтобы слышать американскую речь, разобраться в которой, как я понял, не так-то просто.

По телевизору показывали нечто весьма странное, явно юмористическое, но совершенно непонятное. Потом я часто смотрел эту передачу, а через несколько лет смотрел опять, когда гнали по новой. И даже в итоге разобрал все слова и хохотал до изнеможения. Но тогда я ничего не понимал, даже смысл названия: Monty Python's Flying Circus[84].

Ко всему прочему, это был британский, а не американский английский, то есть начал я разбираться в разговорном английском не с того конца Земли.

Но всё было прекрасно – я начинал жизнь в Америке, в роскошной квартире, с полным холодильником еды и с необозримыми горизонтами во всех направлениях.

Первые dates

По-американски date – это свидание, которое состоит из еды и какого-либо ещё развлечения, постепенно переходящего в еблю. Но не всегда этот переход имеет место.

Я поимел свою первую американку по имени Донна через пару недель после приезда. Она специализировалась на эмигрантах из СССР и даже потом её угораздило выйти замуж за одного из них. Её привел ко мне в квартиру мой приятель эмигрант Жора и предупредил, что она спит с каждым, кто её хочет, но только по разу. На тот момент именно этот раз мне и был нужен. Я даже не помню лица Донны, я смотрел на её отчётливые грудь и бёдра.

Посидев минут пять для приличия, Жора ушёл, подмигнув, и Донна без лишних разговоров отправилась за мной в спальню. Она сама стащила джинсы, словно приклеенные к её бёдрам, стянула свитер и маечку, под которой жили на свободе две щедрые плотью груди с глазастыми карими сосками. Всё было прекрасно – я изо всех скопленных сил вылизывал и выёбывал её со всех сторон, а она голосила от радости и заливала меня и простыню своими соками.

Однако, когда я позвонил Донне через несколько дней, она и впрямь отказалась встретиться второй раз. Я был уверен, что знай она русский, я бы её обязательно уговорил, но по-английски мои ораторские способности тогда ещё не сформировались.

Так что я это соитие date-ом назвать не берусь.

Вскоре я познакомился в автобусе с очаровательной девушкой Джени. Она работала в Еврейской организации, помогающей эмигрантам и малоимущим семьям, к которой я был приписан. Я был поражён, узнав, что она не еврейка, так как не мог себе представить, что в еврейской организации могут работать неевреи. Но всё просто, коль поразмыслить: если еврейку могут ебать неевреи и ей это может даже нравиться, то почему же с еврейской организацией нельзя делать подобное – она ведь тоже женского рода. А моя очаровательная шикса имела для этого пристегной хуй женственности.

Узнав, что я еду на встречу в офис, где она работала, Джени решилась дать мне свой телефон, и я на своём инвалидном английском пытался иносказательно выразить нужды своего лобового хуя. Ей было девятнадцать и она просто сжалилась надо мной, 29-летним, казавшимся ей стариком. Джени захотела помочь эмигранту, тем более, что она этим занималась профессионально. Она предложила съездить со мной в джаз-клуб. Я счастливо согласился, представляя, как её должно быть сладко ебать в ритме джаза.