Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Волошину удалось продержать Художественную колонию в своем доме до конца 1920-х годов, поскольку он понимал, что такая организация является «органически необходимой» для искусства и советской интеллигенции. Городская художественная и научная интеллигенция действительно сильно страдала от болезней и истощения из-за стрессов, вызванных Гражданской войной и ее последствиями. Поэтому интеллигенция остро нуждалась в санатории, или доме отдыха, как вскоре стали называться учреждения, подобные волошинскому. Однако после войны и военного коммунизма интеллигенты также остались нищими и не имели возможности оплатить такого рода привилегию. Возможность бесплатно остановиться в таком месте, как дом Волошина, была большим благом, и государство (или, по крайней мере, Луначарский и Наркомпрос) предоставило это благо, поддержав инициативу Волошина.

В 1920-е годы Волошин поддерживал экономические, бюрократические основы своего нового кружка за счет постоянной и неутомимой личной деятельности в качестве слуги государства. Он писал в различные государственные организации, чтобы разрекламировать свои заведения и сделать их частью регулярной системы. Так, например, мы находим письмо от А. А. Сидорова, секретаря ГАХН (Государственной академии художественных наук), в котором он благодарит Волошина за сделанное ГАХН предложение на постоянной основе закрепить за собой комнаты в коктебельской Художественной колонии и тотчас же принимает его предложение. Первыми постояльцами Волошина от этой организации, писал Сидоров, будут профессор А. И. Ларионов и сам автор письма. Классически демонстрируя, как личные связи продолжали определять структуру связей бюрократических, Сидоров напомнил, что он был одним из «слушателей и поклонников Волошина далеких дней “Мусагета”», издательства, с которым Волошин сотрудничал до революции [170]. В числе других организаций, с которыми у Волошина были относительно устойчивые связи или с которыми он стремился их установить, были Общество благоустройства Крыма, исторический музей, Военно-медицинская академия, Общество по научному изучению Крыма, Всероссийский союз поэтов, Всероссийский союз писателей и Литературный фонд РСФСР[171].

Волошин также боролся за предоставление тех или иных привилегий его постояльцам. В 1926 году он начал кампанию за их освобождение от десятирублевого «курортного сбора», который, по его утверждению, был для них обременителен. Также он постоянно жаловался на сложности, которые испытывали его постояльцы с покупкой железнодорожных билетов, и просил разрешить им приобретать их вне очереди. По некоторым из этих вопросов он столкнулся с серьезным сопротивлением; это было связано с тем, что, хотя его дом, казалось бы, был надежно связан с центральной государственной бюрократией, для ряда местных чиновников он оставался подозрительно неформальным и независимым. Тем не менее Волошин не признал своего поражения без борьбы.

Бесконечными ходатайствами и налаживанием связей с бюрократией в интересах своей колонии и ее обитателей он превращал себя в слугу государства. В то же время он выступал в качестве покровителя своих гостей, сохраняя собственность и получая для них продовольствие и льготы аналогично тому, как он покровительствовал местной крымской интеллигенции в годы войны и голода. Все, с кем он поддерживал связи – будь то его покровители или подопечные, – становились частью обширной и постоянно расширяющейся системы бюрократического контроля над материальными благами, а его кружок – центром их взаимного обмена. Таким образом он бюрократизировал свой кружок, все более превращая его, если смотреть с точки зрения Тёрнера, в структуру – структуру переплетающихся традиционных отношений патронажа и государства.

Бюрократия, патронаж, социальное обеспечение и привилегии

Для первых лет советской власти роль Волошина как своего рода традиционного покровителя, взаимодействующего с государством, не была чем-то из ряда вон выходящим: она была частью развивающейся модели перераспределения власти, порожденной хаосом и лишениями военного времени и опиравшейся на осторожные, но все более эффективные усилия по социальному преобразованию мира интеллигенции посредством сочетания бюрократии и личных связей. Данная модель состояла из все возрастающего числа таких локусов власти, или лиц, которые благодаря связи с государством оказывали все большее влияние на жизнь своих коллег-интеллигентов. Это были люди, которые не ограничивались стремлением обеспечить выживание себе и своим семьям, но, подобно Волошину, старались усилить собственное влияние ради других людей и групп людей, за которых чувствовали определенную ответственность. В том, как они принимали или возлагали на себя такую личную ответственность, они походили на наставников жизни дореволюционной интеллигенции.