Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Мандельштам считал, что ему покровительствует один конкретный большевистский руководитель, Н. И. Бухарин, оказывавший покровительство многим и далеко за пределами литературного мира[200]. Он заявил об этом своей жене Надежде, когда та однажды пришла к нему, возмущенная разговором с женой тогдашнего главы НКВД: «К нам ходит [писатель Борис] Пильняк, – сказала Надежде эта женщина, а потом спросила: – А вы к кому ходите?» Осип, пишет Надежда, пытался успокоить ее: «Все “ходят”. Видно, иначе нельзя. И мы ходим. К Николаю Ивановичу [Бухарину]» [Мандельштам 1970: 119–120]. Однако такое покровительство имело свою цену, как это поняли Мандельштамы, когда не смогли расплатиться, а затем попытались скрыть это обстоятельство от своего покровителя. После ареста Осипа за его печально знаменитое стихотворение о Сталине Надежда тотчас же бросилась к Бухарину[201]. «Услыхав мои новости, он переменился в лице и забросал меня вопросами. <…> “Не написал ли он чего-нибудь сгоряча?” Я ответила – нет, так отщепенские стихи, не страшнее того, что Николай Иванович знает. Я солгала. Мне до сих пор стыдно» [там же: 25].

Очевидно, что в обмен на свое покровительство Бухарин ожидал от Мандельштама самоцензуры; также очевидно, что Мандельштамы стремились угодить Бухарину – и не навлечь на него неприятности со стороны персон, обладавших бо́льшим влиянием, чем он, – даже притом, что в своих поступках они не всегда руководствовались заботой об этом. Наверняка и другие испытывали подобное давление. Чувство личной ответственности перед покровителем, приводившее к самоцензуре, стало еще одним важным компонентом этой системы бюрократии и личных связей.

Приверженность принципу «ты мне, я тебе» со стороны получателей материальной поддержки благодаря вмешательству тех, в чьих руках была сосредоточена власть, также отразилась и в новом для жанра «воспоминаний современников» явлении – панегириках и выражениях благодарности таким покровительствующим фигурам за оказываемую ими экономическую поддержку[202]. Благодарность Ходасевича за помощь, оказанную ему Гершензоном, выражается в его цитированных ранее мемуарах о последнем; Брюсов, бывший объектом восторженных благодарностей в гораздо меньшей степени, стал предметом искренней признательности в воспоминаниях женщины, библиотеку отца которой он спас. Кроме того, в некотором смысле он оказался объектом, если можно так выразиться, антикультового гнева, – за то, что не использовал своего административного положения для оказания помощи одной из таких просительниц, а именно Марине Цветаевой, которая написала отдельные воспоминания о нем, обвиняя его в том, что он не финансировал литературную деятельность [Цветаева М. 1953:270][203]. С ее точки зрения, Брюсов не оправдал ее обоснованных надежд на поддержку ее творческих усилий. Горького вспоминают с благодарностью во множестве мемуаров, особенно написанных участниками «Серапионовых братьев». Несколько серапионовских мемуаров о нем появилось примерно в то же время, когда Горький окончательно вернулся в Советский Союз из Западной Европы. Позднее еще два были опубликованы в агиографическом сборнике «Горький в воспоминаниях современников». В мемуарах сложился и культ Луначарского: среди документов, ныне хранящихся в Государственном музее истории российской литературы, расположенном в здании, где при Луначарском размещалось одно из учреждений Наркомпроса, находится целый ворох неопубликованных восторженных воспоминаний современников о его деяниях 1920-х годов, направленных на поддержку тех или иных личностей. Авторами этих мемуаров были самые разные люди: от его секретарей и бывших студентов аграрных вузов, которым он оказывал экономическую и профессиональную поддержку, до детей тех, кому он помогал[204].

Таким образом, мы видим, как некоторые традиции кружковой культуры, особенно более прагматичная традиция нетворкинга и меценатства – в отличие от присущих коммунитас антииерархической традиции и отношений «Я-Ты» – привели литературное сообщество в состояние, противоречащее духу коммунитас и существенно препятствующее свободному развитию литературного самовыражения. Его институционализация была практически завершена.

Глава 8 Внутри советского кружка Волошина: живучесть структуры, сохранность антиструктуры

Новое партнерство по приему гостей